Дом окон

Книга Тео пленила воображение Рудольфа. Его друзья и знакомые уже не удивлялись, если находили его в тихом уголке с раскрытой на коленях книгой, которую он внимательно изучал. Тео печатал и переплетал издания по дешевке, так что вскоре томик Рудольфа начал разваливаться. Он подклеил корешок сверхпрочной строительной лентой и обмотал бечевкой и эластичной резинкой. Рудольф был чрезвычайно осторожен, когда вопрос касался того, кто мог взглянуть на его книгу. Его можно было понять – книга начала разваливаться, но даже до того, как это случилось, он резко захлопывал ее, стоило кому-нибудь приблизиться. Один человек – женщина, за которой он хотел приударить, после того как опустошил пару бутылок вина на вечеринке, – уговорила разрешить ей взглянуть на книгу. Не знаю, во что она была одета, раз он согласился, но у нее получилось. Она говорила, что на страницах, которые он ей показал, творилась полная неразбериха. Рудольф исписал и изрисовал все поля. Он обводил слова и фразы в тексте, соединял их линиями, как будто строил свой собственный текст из текста своего дяди. По словам той женщины, когда она протянула руку, чтобы дотронуться до книги, Рудольф захлопнул ее и спешно покинул вечеринку, не говоря ни слова. Конец соблазнения.

* * *

…И обеда. Я оставила посуду в раковине и направилась обратно в библиотеку. Мысль о том, что остаток дня мне придется провести за монитором, была противна, поэтому я сгребла стопку распечаток и отнесла их на диван.

* * *

Рудольф всегда работал без устали. После прочтения книги Тео он словно пережил взрыв творческой энергии, разбрасываясь картинами направо и налево. Один из критиков решил, что Рудольф, чувствуя близкую кончину, постарался уместить в отведенное ему время работу всей жизни. Но работ было больше. Как минимум, он должен был дожить до шестидесяти. Они очень похожи друг на друга: в картине за картиной Рудольф изображает центральную фантазию своего дяди, начиная от южной части острова Манхэттен и направляясь к северной. У него около сотни таких картин. Все они выполнены в одинаковом, квазиабстрактном геометрическом стиле; одни чуть более абстрактные, другие чуть менее. В них достаточно деталей, чтобы можно было узнать здание, и они вполне стилизованы, чтобы можно было заметить структурные элементы. Желание Рудольфа продемонстрировать, как идеи Тео проявляются на острове, впечатляет – по крайней мере, в теории. На самом же деле, он снова и снова рисует здание, затем еще здание, а потом еще одно здание – и все они кровоточат серо-белым туманом, который сливается в загадочные формы – воплощения города, о которых говорил Тео. Один из критиков предположил, что следует поставить все эти полотна в ряд, и вместе они явят зрителю пространную форму – душу города.

Как только Рудольф завершил свою серию, он двинулся в другом направлении: в частности, он занялся писательством. Один из его знакомых раз в две недели склеивал ему пачку напечатанных на мимеографе листов под названием «Дионисии: Выражение Культуры» и продавал ее за десять центов. Рудольф приносил ему короткие одно- и двухстраничные эссе, полные опечаток, и знакомый печатал их в первоначальном виде. Первое эссе было озаглавлено «Локимантия»; это жалкое подражание греческому переводилось как «магия мест». За ним последовали еще восемнадцать, с тем же самым названием. Редактор добавлял цифры, чтобы не спутать каждое последующее с предыдущим. Скажем так: одаренным прозаиком-стилистом Рудольф не был. Сказались прогулы в школьные годы. Так обычно пишут первокурсники английского отделения, когда пытаются казаться умными в своей риторике. И в его любви к заглавным буквам явно прочитывается восемнадцатый век. Не говоря уже о том, что то, что он пытается донести своими эссе, по большому счету, звучит как безумие.

Первые пять эссе он пересказывает книгу своего дяди. Изложив основные мысли Тео, следующие три эссе Рудольф указывает на их недостатки. Он считал, что в книге Тео два основных изъяна. Во-первых, она слишком объемная. Автор книги не понимает, что нет необходимости, как писал Рудольф, «так Высоко поднимать наш Взгляд, чтобы узреть Великие Процессы». Во-вторых, она сильно ограничивает художников, сводя их роль к «акушерам» этого Великого Процесса. Эссе с шестого по восемнадцатое представляют собой теоретический ликбез по способам, которыми художник может «оживить» место. Они являют собой одну большую смесь порочной логики и непонятных математических формул. Встречаются такие предложения, как: «Потому как отдаются они Творчеству, Творчество должно отдаваться Им». А все его расчеты в прямом смысле не сходятся. Кажется, я читала, что Рудольф использовал известные всем математические символы для обозначения своих собственных понятий, но, как мне показалось, все эти формулы являлись отражением стиля Рудольфа – все те же попытки казаться умнее, чем он есть на самом деле. Но разве кто смог бы ему возразить? Сколько художников сильны в математике? Или в колдовстве, если уж на то пошло?