Слабые изменения, которые явились мне во время обморока неделей ранее, становились все более явными. В тех местах, где Дом истощался, он стал еще тоньше, разверзаясь в длинные туннели. Кроме того, казалось, что истощается сам дом. Будто последняя стена расступилась перед очередным туннелем, сотканным из пустоты. Будто в том измерении, откуда пришли эти ощущения, наш дом превращался в перепутье, перекресток этих длинных темных коридоров. Если бы я попыталась нарисовать происходящее, мне пришлось бы придумать какое-нибудь кубистское скопление труб, впадающих друг в друга. Дом вокруг меня начал сливаться с домом, который я видела, когда потеряла ребенка; ряд дверных проемов замаячил перед глазами. Несмотря на то, что я была разгневана битвой между пуританами и индейцами на экране, я чувствовала, как окружающий меня Дом начинает исчезать.
И все же, когда пошли титры и я встала с дивана, все, чего мне хотелось, – это пойти в кровать. Неудивительно: после всех дневных происшествий я была совершенно без сил. На одно мгновение мне показалось, что я что-то почувствовала, когда связь с домом полоснула меня по коже, и по рукам побежали мурашки от холода коридоров, но даже если дрожь была вызвана не усталостью, то ее причина была не такой сильной и яркой, как картина, представшая перед моим взором днем, – это было привычное ощущение Дома, окружавшего меня, – поэтому-то я и списала ее на переутомление. Я выключила телевизор и направилась в спальню, пока в голове крутилась концовка фильма, которая губит все то, что представляет собой книга. Мне было интересно, писал ли кто-нибудь рецензию после выхода фильма? Нет, забудь, мне было интересно, сколько рецензий было написано на этот фильм. Я толкнула дверь спальни – и, к моему удивлению, Роджер лежал в кровати и, тихо похрапывая, спал. Мы только вернулись с мыса, как уже вернулись к привычному распорядку, и я была готова отключиться задолго до того, как Роджер решит выйти из своего кабинета. Несмотря на наши нескончаемые разногласия по одному определенному вопросу, я была рада видеть его в спальне.
Если тебе интересно, то я не собиралась составлять Роджеру компанию, если бы он отправился в свое ночное путешествие. За ночь до этого я осталась в постели, и с ним ничего не случилось. Я нуждалась в отдыхе, и, хотя вид спящего под одеялом мужа грел мне сердце, я все еще была на него очень и очень зла. Поэтому, когда матрас качнулся ровно в три и я вынырнула из забытья, за мной вынырнул и гнев. Он догнал меня, когда я шла за Роджером по лестнице к входной двери.
Стояло лето, но ночь есть ночь. Влажная трава обжигала холодом ноги, и я пожалела, что не надела свитер. Изо рта шел белый пар. Стучали зубы. «Вот и получай, – обмолвился догнавший гнев. – А могла бы сейчас лежать в теплой кровати».
Могла бы, но со мной проснулось еще и любопытство, и оно заставило меня поспешно последовать за Роджером. Слева от меня он шагал вокруг дома большими, непомерными шагами, словно ребенок, изображающий из себя взрослого. Почти бегом пройдя три с четвертью круга по часовой стрелке, он остановился и принялся тяжело дышать, выпуская изо рта клубы пара. Я подошла к нему и увидела, что его лицо блестит от пота. Он дрожал. Воздух все еще был ледяным, и, хотя после погони я немного разогрелась, все равно чувствовала, как ночь высасывает из меня тепло. Под ногами трещала и хрустела покрытая, представь себе, инеем трава. Роджер пристально смотрел на задний двор. Он был довольно узким и заканчивался полосой высоких и тощих сосен. Не знаю, зачем мы там стояли, как то место было связано с Тедом. Я предположила, что там он учил сына броскам или отбиванию мяча битой. Не уверена, что они могли выбрать для этих занятий задний двор, учитывая, что южная лужайка была намного больше. Я постаралась проследить за взглядом Роджера. Ничего.