Дом падших ангелов

К концу поездки от всех жутко воняло и все сгорали со стыда – нормальный мексиканец не может вонять, как животное в стойле.

Тихуана оказалась как другой мир. Перла и дети робко жались друг к другу на задворках автобусной станции на севере города, рядом с руслом высохшей реки, в клубах выхлопных газов. Ла-Пас, пристроившийся на кончике Нижней Калифорнии, – это пустыня и море. Ему достаются и океанские бризы, и удушливая субтропическая жара, и ураганы.

Перла работала на кухне в ресторане своей матери. И сестры рука об руку с ней – все покорные рабыни старухи. Ее мальчики росли у паромных причалов, глядя, как подползают громадные белые лайнеры из Масатлана. Они видели, как другие мальчишки, чуть старше их самих, продают жвачку и брелоки туристам. Когда причаливали рыбаки, детвора шумно торговалась за дешевых крабов или выпрашивала кусочки тунца. А иногда помогала переворачивать лодки за газировку.

Индио считал, что так готовится к будущей жизни. Что он будет заботиться о семье. Иногда ему удавалось принести маме бутылочку кока-колы. И хотя они голодали, это был их дом.

А сейчас они напуганы и взбудоражены, как будто Тихуана – это Эльдорадо, где их ждут несметные сокровища. Тихуана оказалась шумной и нахрапистой. Облезлой и ветхой. Слишком яркой. Слишком красочной. Из шквала впечатлений у Перлы в памяти остались два главных: симфония шумов и бесконечные клубы пыли. И тощие уличные псы, одинаково приземистые, с одинаковой рыжей шерстью, с одинаковыми черными проплешинами голой кожи. Псы безмятежно снуют в потоке машин, как танцоры или тореадоры, и кажется, что отлетают от бампера старого «бьюика», исчезая под двуцветным автобусом, их здесь зовут burras[59], но вновь выныривают из облака пыли и невредимые выскакивают на тротуар, где лениво вытягиваются на солнышке и дремлют, не отгоняя мух. Но самым невероятным в Тихуане оказалось то, чего они и представить не могли, – множество гринго. В центре Тихуаны настоящая демонстрация здоровенных, шумных, с виду богатых американцев. Перла с изумлением выяснила, что дети уже учат английский. Такого она тоже не ожидала.

Она вспоминала, как Старший Ангел уходил из дома голодным, лишь бы остальным досталось хоть немножко еды, даже если это были всего лишь жалкие крохи. Свою порцию он делил между ее сыновьями. Тогда-то они и начали называть друг друга Флако и Флака. И такими худыми никогда с тех пор не были.

Иногда он приносил мальчишкам конфеты, хотя она ругала его за это. «Перла, – говорил он, – жизнь и так достаточно кислая. Пускай порадуются». В то первое Рождество он купил детям велосипед, один на двоих, а ей – новое платье. А она связала ему свитер, и хотя год выдался теплым, он носил свитер каждый день.

Старший Ангел был ее героем. Она не знала, что его героизм подпитывается тлеющей яростью. Он кидался в бой с каждым, кто смел обижать ее или детей. И, отметая попреки собственного семейства, женился на ней, а потом тайком перевез в Соединенные Штаты, когда стало ясно, что в убогих трущобах, где жизнь была им по карману, их ждут только голод, грязь, крысы и злобные полицейские.

Возможно, самой главной его ошибкой была вера в то, что жесткость и сила помогут ему стать отличным отцом. На самом деле он ничего не знал о том, что такое – быть родителем. Иногда это почти срабатывало. Но Перла так боялась потерять с трудом завоеванное, что начала чересчур рьяно защищать своего мужчину, постоянно повторяя мальчикам, что Ангел всегда прав, даже когда сама понимала, что это не так. А появлявшиеся время от времени синяки убеждали их еще чаще. Тяжелее всего приходилось Индио, старшему. Он был опорой и защитником матери, отстаивал ее честь на улицах Ла-Паса, добывал еду, попрошайничал, соглашался на грязную работу и все еще помнил своего родного отца. Индио чувствовал себя так, словно его захватили в плен и теперь муштруют, и он повел войну за свободу, сопротивление длиною в жизнь, которое Ангел так и не смог сломить.

Семьи распадаются и сливаются вновь, думала она. Как реки, как потоки воды. В нашей пустыне семья – это вода.

* * *

Бедная Мама Америка.

Мэри Лу, сестра Старшего Ангела, ухаживала за матерью в больнице. Сестра Перлы, Ла Глориоза, помогала. Обе уже на пенсии, но все больничные бабульки называли их «девочки». А женщины помоложе звали «тетями», неважно, в каком они родстве на самом деле. Такое правило в мексиканских семьях: все женщины для тебя либо tia[60], либо nina[61].

Они были свидетелями галлюцинаций мамы в те часы, когда она угасала. Она слышала умерших друзей, и мертвых родственников, и ангелов, и Иисуса, и здоровалась с ними, протягивая руки навстречу, и смеялась с ними. Невестки во все это верили – по крайней мере, одна из них. Остальные не верили ни во что, но рады были посудачить об этом. И вообще, мать была абсолютно слепа и наполовину глуха, так что как она вообще могла что-то слышать или видеть?