Дом падших ангелов

Настоящий внук подтолкнул вперед свою четырнадцатилетнюю дочь, и та сыграла на скрипке. Фракция vida loca[123] поверить не могла, что девчонка из наших играет на скрипке. Они одобрили. Это было чертовски неплохо. Папаша пихал девчонку в музыку, потому что хотел пристроить в какую-нибудь группу марьячи. Но сама она мечтала играть классику и сумела пробиться в школьный оркестр. Она покрывалась мурашками от Дебюсси, а не от Селены[124]. Парни-vatos хвостом за ней ходили. Только хипстеры из колледжа иронично усмехались и глумились над каждой фальшивой нотой.

– Великолепно, mija, – крикнула Минни.

Публика аплодировала.

Несколько мужчин выступили вперед и спели душераздирающую балладу, от которой у всех встал комок в горле. Всем хотелось отвести взгляд. И все уставились на дождь. И держались за руки.

– Ну что за мрачное дерьмо, – буркнул Лало, который не выносил слез.

Старший Ангел завертел головой, разыскивая младшего брата.

Молодежь стояла в Новой Американской Позе: головы склонены, руки сложены на груди, с виду молящиеся монахи, но на самом деле строчат в своих смартфонах. Украдкой делают селфи и постят в социальных сетях: Я НА ПОХОРОНАХ ABUELA[125]. Люди с именами Ла Вера или Вьехо Медведь отвечали комментариями типа О, ЧЕРТОВСКИ СОЧУВСТВУЮ, MIJA!:(

Старший Ангел нашел взглядом Младшего. Тот тоже уткнулся в телефон.

* * *

16:48

Дома. Как так получается, что ты завершил целую эпоху и похоронил столетие жизни, а к ужину успел вернуться домой? Старший Ангел не мог смириться с этой подставой, на которую все они натыкались. Смерть. Какой идиотский розыгрыш. Каждый старик подходит к финальной черте, которую не видят слепые младенцы. И внезапно все стремления, поиски, страсти, мечты, страдания, труды, надежды, томления, скорби ускоряют обратный отсчет на пути к неизбежному наступлению тьмы.

Когда у тебя было впереди семьдесят лет, ничто не имело значения, хотя сам ты, наверное, считал свои переживания очень важными. Но не чувствовал жгучей потребности предпринимать какие-то действия. А потом приходит день рождения, в который ты думаешь: У меня осталось в лучшем случае двадцать лет. И эти годы тоже ускользают во тьму, до следующей мысли: У меня есть пятнадцать лет. Десять. Пять. А жена твердит: «Живи спокойно, не тревожься. Да ты прямо завтра можешь попасть под автобус! Никто не знает, когда наступит конец».

Но ты знаешь, что она точно так же, лежа в ночи рядом с тобой, подсчитывает оставшиеся годы, даже если сама не желает в этом признаться. Волнуется, что каждый приступ боли слева в груди может стать тем самым последним инфарктом. А потом оказывается, что у тебя больше не осталось никаких лет. Только дни.

И вот она, награда: осознать в самом финале, что каждая минута стоила того, чтобы сражаться за нее до последней капли крови и страсти. И большая их часть спущена в унитаз незамеченными. Он видел шестьдесят девять рождественских рассветов. Да черт их побери! Извини, Бог. Этого недостаточно. Совершенно недостаточно.

А ты заполняешь свои часы суетой. Как сейчас. Дом будто раздувается, как резиновый, как в старом мультике: музыка и пыль прорываются в трещины стыков качающихся, пляшущих стен.

Старший Ангел инспектировал свои владения.

* * *

Дети заплатили за свой собственный отдельный навес: контора, организующая свадьбы, натянула над крыльцом и частью двора белое виниловое покрытие на алюминиевых стойках. Она же установила длинные складные столы. И складные стулья. На оставшемся свободном пространстве – маленькая сцена с колонками усилителей для торжественных поздравлений и импровизированных декламаций. Под голубым пластиковым балдахином.

Машины запрудили весь квартал, но тут народ вечно толпился семьями, так что сразу не скажешь, кто здесь явился в гости к Старшему Ангелу, а кто завис, пересматривая лучшие эпизоды НФЛ, или пришел к родне на праздничное тамале[126]. Половину подъездной дорожки занимал минивэн. Старшего Ангела ввезли в дом через гараж – Лало был недоволен, потому что ворота гаража были одной из стен его спальни и, когда эта стена поднялась, его постель и прочее барахло оказались на виду у всей улицы. Впрочем, на дорожке обычно стояла пара трейлеров, так что никто не разглядел его маленькую империю. Хотя постеры «Чарджерс» свалились на пол.

Это был классический южнокалифорнийский дом в стиле «ранчо», построенный в 1958-м. В мексиканском районе к югу от Сан-Диего, между Нэшнл-Сити и Чула-Виста. Ломас Дорадас. Раньше тут жили моряки – матросы-англичане, ветераны разных войн и докеры с верфей Нэшнл-Сити. Рыбаки-баски, добывавшие тунца. Постепенно сюда стали переселяться филиппинцы, а потом они уступили место raza[127].