Дом под горой

— Ради бога, не делайте этого! Не видите — тут явный промысел божий! — с глубокой убежденностью воскликнул Мате. — Да, во всем видна рука божья: ваша болезнь, возвращение Дорицы, все, все… А моя дочь, что ж, найдет и она счастье, если заслужит и сумеет оценить его. Нет, я за нее не боюсь. Но сначала нужно ей вырвать из сердца суетность и гордыню… А не выйдет замуж — все равно будет ей спокойнее житься, чем там, где ей не место. Да нет, будет и она счастлива. Знаете вы сына Бобицы? Парень уважительный, бережливый, хороший работник. Думаю, Катице будет с ним хорошо.

Тут уж Илия окончательно успокоился, отбросил все опасения и чувство неловкости. А Мате, словно желая еще больше его утешить, добавил:

— Мы — шьора Анзуля и я — ожидали и желали этого. Она женщина умная и благородная, так что я-то знаю — не могло быть во всем этом деле ни коварства, ни враждебности. — Мате улыбнулся. — Да вы сами ее спросите, она вам подтвердит, а теперь все-таки примите мою радость за вас.

Посидев еще немного, Илия собрался восвояси. Не без волнения произнес он «до свидания», на что Мате грустно покачал головой:

— Давайте-ка простимся сейчас уже навек. Как знать, доживу ли я до нового свидания…

В тот же вечер Анзуля пошла к Зорковичам узнать, как дела Мате. Илия описал его состояние как безнадежное.

— Однако доктор еще не говорит о смерти! — возразила Анзуля.

— Что ж, ему лучше знать. Но мне, не понимающему в этих делах, Мате показался скорее мертвецом, чем живым. Счастье, что он примирился со своим положением. Не жалуется, не ропщет — во всем покорен воле божьей. Какая благородная, возвышенная душа! Даже о будничном рассуждает так мужественно и благородно.

Анзуля склонила голову и украдкой вытерла слезу.

— Это правда, — растроганно сказала она. — Умирают хорошие люди… Натуры, как Мате, постепенно исчезают среди наших тежаков. Такой блестящий пример и, можно сказать, не имеет последователей. Порой я спрашиваю себя, куда это нас приведет, что нас ожидает, когда уходят такие люди, оставляя невосполнимую брешь? И боюсь, боюсь, ничего хорошего впереди для нас нет. У молодежи нет ни любви, ни преданности к господам, как бывало встарь… Во всем — прогресс, и в характерах людей, и в способах обработки земли — а вот в этом, в главном, никакого прогресса нет, а потому, поверьте мне, нет и благосостояния. По-моему, благосостояния теперь меньше, чем во времена прежней простоты. Нет, не могу сказать, к чему мы придем, все вместе, работники и хозяева; только вряд ли нынешнее течение принесет нас к добру…

На другой день Анзуля сама отправилась под Грабовик. В воздухе уже носится предвестье юго. За ночь небо затянуло тучами, они сгрудились над Планиной, свисая по ее склонам серыми полотнищами. И море изменило свой цвет. Вчера еще улыбчивое, синее, с узором белесых разводов, сегодня оно — словно из стали, и на гребнях волн вскипает пена.

Женщины в претуровском доме, издали заметив шьору Анзулю, засуетились: быстро, кое-как, прибрались — и убежали к соседям. Катица ни за какие блага не согласилась бы показаться на глаза той, которая всегда обращалась с ней приветливо и ласково; той, с которой она стояла невестой на террасе дубчичевского дома. Что думает шьора Анзуля о ней теперь? Известна ли ей причина, по которой сын ее так грубо оттолкнул свою нареченную?

— Вот ты какой! — сказала Анзуля, усевшись на то место, где вчера сидел Илия. — Всякое мне про тебя говорили, и доктора я расспросила. Ну, не порадовало меня то, что мне пришлось услышать. Одно меня успокоило: что есть в тебе мужество и терпение. Видишь, я говорю с тобой откровенно. С другим бы так не решилась. А с тобой вижу — обманывать не нужно.

— Да и к чему? — с улыбкой отозвался Мате. — Бесполезно… Я и сам все вижу, понимаю. Мужество… Надеюсь, мне его хватит до конца. Бояться мне нечего, я предался воле божией. Пускай поступает со мной, как почтет за благо. В конце концов, единственное благо, которого можно достичь в этой жизни — тихая, благословенная кончина.

— Ты всегда был философом, мой Мате, — улыбнулась гостья. — Наши тежаки вообще любят философствовать, только не на пользу им их философия… Однако у меня есть к тебе дело. Раз уж мы с тобой одни, то я бы…

— Знаю, о чем вы, — В глазах Мате зажглась чистая радость. — Принесли вы мне добрую весть, которую мы так давно ждали…

— Да!

— Ну вот, теперь мне и умирать легче будет. Тяжелая забота свалилась с моих плеч, великое бремя. Теперь могу уже не упрекать себя, что из-за моей дочери распадется семья, которая должна светить нашему городу, как маяк в ночи для сбившихся с курса кораблей. Если б не вы, как знать, что могло произойти, не легла ли бы моя голова в гроб, покрытая позором и насмешками…