Дом под горой

А ведь все казалось ему таким простым! Нива жизни, вся в цветах, осиянная сказочным светом… Ясная, совершенно четкая цель… И вдруг — загадка, и ты не знаешь, как ее разрешить. В недрах этой загадки, быть может, найдешь разочарование, отрезвление, а то и раскаяние. Кто в состоянии объять взором беспредельные просторы будущего? Разглядеть все повороты и изгибы пути, все пропасти и трясины?

Вон и Зандоме говорил, что там, в этих сферах, много найдет Нико темного, загадочного. И вот она, загадка, в самом начале; загадка трудная, неразрешимая. Как проникнуть в сердце женщины, как разглядеть все уголки, все извилины в нем? Катица изменила Пашко; кто поручится, что сегодня или завтра она не изменит ему, Нико?

«Нет, прав Зандоме, — признает теперь Нико. — Человек он легкомысленный, но сказал верно. Кто тут разберется?»

А Пашко уже свысока смотрит на хозяина, который задумался глубоко, чуть ли не безнадежно. Что-то шепчет парню: он одержал верх. В чашу наслаждений подлил каплю горького яда… Засадил ему в сердце занозу, которую не так-то легко вытащить. Разрушил его веру, посеял сомнение — правда, пока всего лишь малое зернышко сомнения; но зернышко может взойти, разрастись высоким деревом…

И ожила у Пашко надежда — безумная, необоснованная, но все же надежда, что борьба завершится его победой. Он чувствует это, такое у него предчувствие… И отчаяние его рассеялось, будто новое солнце взошло.

— Работы мне нынче больше нет, господин? — спросил он спокойно, с посветлевшим лицом. — Тогда пойду я…

Он ушел, и никто его не задерживал.

Нико уже не думает о нем. Вышел из погреба, поднял глаза к небу, усеянному мерцающими звездами. Звезды смеются, играют в чистом небе, а в душе Нико темно, тяжело, тоскливо… Где же разгадка? Найдет ее — и все станет ясно…

Нико запер погреба огромными, затейливыми ключами и пошел в дом.

За ужином сидел, задумавшись, к еде едва притронулся. Мать видит — мучит его что-то, догадывается, что связано с «той, из-под Грабовика». Но она не выведывает, не расспрашивает сына, только время от времени украдкой кидает на него взгляд. Как он мучится! В глазах погас свет беспечности; смотрят они вдаль, подернутые печалью…

Даже спокойствие, каким веет от всего облика матери, не принесло Нико умиротворения. Мать — она тоже ясная, вознесенная над человеческими тревогами, как это небо… А для него нигде нет покоя, нет разгадки!

Он снова спустился во двор. Там уже все стихло, только от костра доносится говор влахов, да в городе где-то поют, протяжно, невесело…

Нико вышел на улицу, добрался до площади, а там уже пустился вниз по склону, по знакомой дороге. Сердце тревожно бьется. Белеет в лунном свете дом Претура, тихий, таинственный. В одном окошке еще мерцает огонек. Нико знает, чье это окошко. Быстрым шагом пересек он долину, бросил камешек на белую крышу — и вот уже визгнула щеколда. В калитке ждет его Катица, облитая волшебным сиянием месяца.

И сразу улетучились все сомнения и терзания! О, любовь — великий врачеватель, чудодейственный бальзам льет она на раны! Как сладко отдохнуть под ее сенью, какой покой, какой мир вливается в сердце!

Они сели на лавочку под стеной; лишь изредка проронят словечко. Заунывная песня все еще доносится из города, но теперь она действует успокоительно, нет уже в душе Нико никакой пустоты, никакой незавершенности. Он сидит, как усталый путник, измученный трудным переходом, наслаждается покоем, воцарившимся в сердце. Все нерешенное, все сомневающееся отошло прочь. А песня там, в городе, — все громче, и вдруг показалось Нико, что в хоре голосов выделяется один — голос, звучавший в его ушах весь вечер, голос, нарушивший его мир…

«Там, с ними — этот», — подумал Нико, и покоя как не бывало; чары рассеялись. Встала перед глазами сцена в погребе, и снова громко заговорили сомнения.

— Знаешь, кто тогда бросался в меня камнями? — неожиданно спросил он.

— Нет, — тихо ответила Катица, изо всех сил стараясь, чтоб не дрожал голос.

— Пашко Бобица с компанией.

«Откуда мог он узнать?» — встревожилась Катица, и будто мороз пробежал у нее по телу.

— И знаешь — почему? — продолжал Нико.

Молчание, но в этом молчании он отлично слышит, как колотится у нее сердце. Ему стало еще тяжелее… Значит, не напрасны его сомнения, дурные предчувствия! Предстоит борьба с Пашко, а он еще и не знает, чья она — та, за которую он собирается бороться… И с неимоверным трудом, словно заставляя себя отвалить огромный валун, он выговаривает:

— Не может тебя забыть. Он еще не потерял надежды. Думает — и ты его не забыла.

— Я?! — Катица хотела рассмеяться, но смех завершился стоном. Перед глазами возникла фигура — стройная, гордая, с поднятой головой и смелым взором — та, что являлась ей когда-то в одиноких мечтах…

— Я ему не удивляюсь. Трудно расставаться с тем, что мы любим и что… было нашим. Правда ли, что ты ему дала слово?

Страшная боль рвет сердце Нико, и все же он спрашивает, он хочет знать правду, ибо надеется, что эта правда его исцелит.

А Катице кажется, что рушится на нее гора, хочет похоронить, засыпать ее…