Дом правительства

Я тут же насторожилась:

– Они уединялись? Нет? Что же они делали?

– А она доставала из корзины пироги и угощала его.

Но и это мне не понравилось. А тут как раз подошли праздники, и мы принимали гостей.

Я очень следила за своей фигурой – дай только я себе волю есть сколько захочется, и меня бы за несколько дней разнесло! Но я себе волю не давала, я всегда была полуголодная, очень придерживалась диеты, и все удивлялись моей стройности. И вот мне сшили платье, я сама сочинила фасон. Вы только представьте себе – черное шелковое (черный цвет стройнит) с разноцветной искрой, талия и бедра обтянуты косыми складками, как блестящими стрелками, вот так вот – я даже вам нарисую, таких фасонов я с тех пор не видела. Сверху облитое этими стрелками, а внизу, почти у колен, широчайшим легким воланом расходится юбка – пышная, воздушная, как сумеречный весенний туман. А сбоку большая пряжка переливается всеми цветами, как искры на ткани.

У нас было несколько человек обслуги. Мария Николаевна – она нам стряпала и всюду с нами ездила, как член семьи, я без нее не могла; Ирина – она нам приносила паек и все, что положено, из специальных магазинов и столовых; горничная, которая убирала и подавала к столу; прачка, которая стирала и гладила и помогала другим, когда не было стирки. А тут еще мама приехала.

Они все любили меня одевать. Бывало, затянут, где туго сходится, застегнут, а потом смотрят и восхищаются. И мама хоть и сдержаннее их была, но перед той вечеринкой не выдержала:

– Ну ты сегодня всех затмишь!

Что мне и надо было. Затмить! Затмить всех, смести, как пыль, всех, кто хотя бы пытается стать мне соперницей.

И вот я появилась в этом платье среди гостей, и все взоры – на меня, а она – та сотрудница со своей черной челкой и фарфоровым личиком – с подругой под руку в простой белой кофточке, в юбочке… Ну куда, куда тебе равняться со мной? Я только в залу прошла – и ее не стало. Миронов воочию убедился, что такое я и что такое она[935].

Агнесса Аргиропуло, 1932 г. Предоставлено Р. Гликман

В сентябре 1933 года Миронова перевели на Украину в качестве начальника Днепропетровского ОГПУ/УНКВД. (В 1926 году Екатеринослав переименовали в честь Григория Петровского, а в 1934-м ОГПУ превратился в НКВД.) Это было серьезное повышение. Миронов с Агнессой въехали в большой дом и выписали обоих сыновей Лены, Борю и Леву. (Дочь брата Агнессы, Ага, жила с ними постоянно.) «Помню старинный двухэтажный особняк, – вспоминал Лева, – на втором этаже множество комнат для членов семьи и гостей, просмотровый кинозал, бильярдная и туалеты с ваннами в каждом крыле. На первом этаже жил личный шофер дяди с семьей. Тут же – просторный кабинет с выходом на застекленную веранду. Меня привезли в Днепропетровск, и я стал ходить в детский сад. Как только я похвалился в саду, что Миронов – мой дядя, передо мной стали заискивать и лебезить воспитатели, родители детей и даже сами детишки. Все почувствовали мою исключительность: еще бы – племянник могущественного человека, самого Миронова!»[936]