Дом правительства

У некоторых жителей Дома были друзья и родственники в деревне. Ольга Августовна Кедрова-Дидрикиль (кв. 409), сестра жены Подвойского и жена, мать и тетя трех видных сотрудников органов безопасности (Михаила Кедрова, Игоря Кедрова и Артура Артузова) заступилась по просьбе товарища по партии за двух раскулаченных крестьян. В результате проведенного расследования выяснилось, что оба крестьянина, Ефим и Константин Прохоровы, были раскулачены правильно (так как «имели 4 дома крытые железом и один дом не исправлен, 2 лошади, 2 коровы, 6 штук овец, молотильную машину и 13 ульев пчел»). Оба были осуждены на один год тюремного заключения, но один из них, Ефим, «в виду его болезни судом освобожден от лишения свободы и находясь на свободе ведет антисоветскую пропаганду следующим хитроумным путем: после раскулачивания стал ходить совершенно рваный не только в своей деревне из двора во двор, но по соседним деревням с просьбой дать подписку к одобрительному приговору о его хозяйстве и что наемной рабочей силой не пользовался». По заключению заместителя заведующего Бюро жалоб наркомата рабоче-крестьянской инспекции: «В этом деле т. Кедрова, видимо, не совсем четко представляет себе классовую борьбу в деревне и линию партии, о чем мы считаем совершенно необходимым довести до сведения бюро Общества старых большевиков»[944].

Свояк Кедровой, Николай Подвойский, вел активную переписку с бывшими товарищами по оружию. Его «личный ординарец кавалерист Колбасов Стефан Матвеевич» был снят с должности председателя сельсовета и секретаря сельской ячейки «за растрату, совершенную подчиненными». Согласно письму брата Колбасова: «Проводя жесткую политику партии по ликвидации кулачества как класса, с 1929 г. до настоящего времени, все кулаки и подкулачники настроены по отношению к нему явно враждебно, а в связи с его арестом сочиняют несуществующие обвинения». Другой старый однополчанин писал из Вишерского лагеря (из Березников или из соседней Вижаихи): «Дело вышло так: посколько я очень болезненно переживал сплошную коллективизацию в период февраль-март 1930, до появления партийных директив, я ворчал и ворчал не совсем хорошо по выражению, но хорошо по побуждениям». Другой ветеран Гражданской, Тит Александрович Колпаков, понимал, что хорошими побуждениями вымощена дорога в контрреволюцию, но признавался, что чувствует себя как «карандаш без сердцевины», и просил Подвойского спасти его от тюрьмы, а семью – от голода.

В 1932 г. с 3/ix/до 26/x работал в Кубанском зерносовете в качестве управляющего отдела в 10 000 га, где не смог преодолеть стоящие на пути трудности, почему я спасовал и ушел с руководящей работы…

Я безусловно осознал свою ошибку и искренне раскаиваюсь в том, что я спасовал на трудовом фронте, чего не случалось со мной на кровавых фронтах. Дорогой Николай Ильич! От имени своих детей и их больной матери, от имени своей краснопартизанской души, я не только прошу, я умоляю Вас…

Как здоровье Вашей семьи? Сынок Ваш наверняка уже большой стал. Как здоровье Вашей половины – супруги Нины Августовны?[945]

У Ефима Щаденко был свой круг просителей. Один из них, герой Гражданской войны, а ныне активист колхозного движения, А. Травянов, писал о борьбе за урожай в Калаче на Дону.