Дом проблем

— Видела. И Деревяко, такая важная. Здесь, над нами, в гостинице, — Баппа наливала чай сыну и только теперь сказала то, чего он очень ждал. — Наш внучок, Макаж, вылечился в Москве, на днях выписывают. А родители Айны продали здесь все, переезжают в Москву.

— А Макаж?

— Не знаю, говорят, что Айну приглашают работать в московскую консерваторию.

— Видать, осиротела музыкальная Москва! Вот, Мария, — тут Ваха замолчал, мать продолжила:

— Мария вчера во дворе встретилась с Деревяко. Ох, скандал был, чуть не подрались.

Сидя в изоляторе, Ваха думал, что, выйдя на свободу, он более ничего не будет делать, а займется личной жизнью: все вниманию сыну и наконец-то он должен поговорить с Марией.

Он не может и не хочет жить без нее. С этими мыслями Ваха очень долго мылся, тщательно пытаясь избавиться от грязи и вони изолятора, но мать постучала:

— Ваха, телефон вдруг заработал, по-моему, Кныш.

— Меня нет, скажи, уехал в горы.

Так он и хотел поступить, и после ванны еще не просохли волосы, как очередной посыльный буквально закинул в их чуланчик зеленоватого цвета конверт: «Мастаевы! Вы занимаете служебное, государственное помещение».

Ваха это послание еще держал в руках, еще думал, вопреки всему уехать в Макажой, а тут сам дед Нажа появился.

— Счастье, счастье, что тебя освободили, — увлажнились его старческие глаза. Позже, когда уже пили чай, дед полез за пазуху, достал точь-в-точь такой же конверт: «Мастаев Н.! Требуем погасить задолженность по ссуде. (Это уже миллионы рублей. Сумма скорректирована с учетом инфляции и прогрессирующей процентной ставкой.) Администрация Веденского района. P.S. В противном случае дом будет снесен».

Перечитывая документ, Ваха понимает, что не только в администрации Веденского района, но даже в администрации президента такой терминологией вряд ли кто владеет. Это проделки Кныша, и тут еще послание: «Тов. Мастаев! Ругаю вас ругательски. Вы позабыли великое учение вождя: «Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается» (ППС, том 35, стр. 63). Ваха Ганаевич! Вы не раз давали подписку, получали жалованье и прочие ссуды и привилегии от советской власти, в том числе и жилищные, и тем не менее вновь склонны к саботажу, к самонадеянности, как и весь чеченский народ. Не будьте наивны! Ситуация обострилась и грозит выйти из-под контроля. Силы оппозиции пытаются сместить законно избранного народом президента-генерала. Мы в первую очередь должны отстоять дело революции, демократии, независимости чеченского народа. Срочно явитесь в Исламский университет (бывшее здание Дома политпросвещения), в отдел «Межрегиональных и высокодуховных связей». С комприветом Кныш».

Не только Баппа, даже дед Нажа ничего не говорил. По-стариковски сопя, он опустил свою плешивую, с редкой сединой по краям голову. Ваха должен был идти.

Грозный за это короткое время резко изменился. Несмотря на весну, чувствуется какая-то напряженность, серость, угнетенность даже в цветущих деревьях, словно под порывами резкого, пыльного ветра неминуемо приближается страшная гроза.

Над центральной площадью, где некогда стоял памятник Ленину, теперь только его слова-лозунги, подогнанные к сегодняшнему дню:

«Дело, за которое в веках боролся чеченский народ: немедленное предложение демократического мира, отмена госсобственности на землю, революционный контроль над производством, создание национального правительства, это дело обеспечено!

Да здравствует революция горских рабочих, солдат и крестьян!»

Полдень. А в городе почти не видно прохожих, мало машин. Трамваи ходят с большими перебоями. И даже у Исламского университета почти пустынно, как в советские времена. Правда, в самом здании, где ранее и вахтера не было, вооруженная охрана: религию стерегут. И это не милиция либо иная конституционная правоохранительная структура, — это одобренные президентом революционно-религиозные формирования, под присмотром которых Ваха дошел до двери, где ранее был Отдел «агитации и пропаганды», а теперь «Отдел межрелигиозных и высокодуховных связей». Там, где Кныш, всегда дым. Обстановка новая, но не ахти какая. Только под Кнышем кожаное кресло, сидит он по-хозяйски, во главе огромного стола, на голове (и, главное, идет ему) то ли мусульманская феска, то ли иудейская кипа — как-то небрежно сдвинутая на бок.

— О-о! Мастаев! — вскочил Кныш. — Отечество в опасности! А ты в изоляторе отсиживаешься.

— Не без вашей милости.

— Ну-у! Зачем так грубо! Невинного обижать? Вот она — неблагодарность. Нет, чтобы спасибо сказать. Ведь сам знаешь, кто тебя в очередной раз вытащил.

Мастаев на сей раз промолчал, только желваки волнами заходили по скулам. А Кныш, обдавая пришедшего застоялым запахом спиртного, обнимая по-родственному, продолжал: