Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Примечание. С ноября 1889 г. основано на ценах 4 %-ных облигаций (как будто они имели 5 %-ный купон).

Все это приводило Ротшильдов в ужас. Уже в мае 1881 г. австрийские, французские и британские партнеры начали обсуждать, какие можно предпринять практические шаги «для наших несчастных единоверцев». Возможно, их интерес к этому вопросу подогрел брак дочери Альфонса с российским банкиром еврейского происхождения Морисом Эфрусси. В дипломатических кругах ходили слухи, что Ротшильды добились отзыва посла Франции в Санкт-Петербурге Апперта, когда он сообщил молодой мадам Эфрусси, что царь не примет ее при дворе. Русофобию Ротшильдов усиливало и то, что банк «Братья де Ротшильд» по-прежнему считался другими французскими банками (и, более того, российским министром финансов) предпочтительными агентами правительства России в Париже, без которых не был гарантирован успех ни одной крупной операции. В 1882 г., когда Шувалов неофициально обратился к Парижскому дому от имени министра финансов Бунге, Гюстав не стал ходить вокруг да около: «Мы можем ответить только одно: мы ничего так не желаем, как заключить финансовую операцию с правительством России, однако мы не можем так поступить ввиду преследования наших российских единоверцев». В последующие годы примерно так же отвечали России и в Лондонском доме.

Этим объясняется ограниченный успех Эли де Сиона (он же Илья Фаддеевич Цион), российского еврея с сильными германофобскими взглядами, который стремился стать посредником между правительствами Франции и России в то время, когда ходили самые настоятельные слухи о нападении Германии на буланжистскую Францию. Его целью, как он описал позднее, было достичь «экономического освобождения России от Германии и перевода рынка российских облигаций в Париж». Хотя он натолкнулся на скептическое отношение советника царя Михаила Каткова относительно опасности войны, когда посетил его в феврале 1887 г. (на том основании, что бряцание саблями было лишь предвыборной уловкой Бисмарка), Цион возбудил интерес Каткова, передав «результат моих бесед с несколькими представителями парижских „высоких банков“, которые все весьма расположены [к России]». По его мнению, у него имелась и козырная карта: «…один из братьев Ротшильд, с которым я имел долгую беседу на данную тему в конце января… заверил меня, что их дом всегда к услугам нашего [российского] министерства финансов [и готов] возобновить отношения, которые были прерваны насильственным путем 12 лет назад, в тот момент, когда Франция была обязана передать весь свой капитал на собственные внутренние нужды».

Затем Цион передал подобные же утверждения новому российскому министру финансов И. А. Вышнеградскому, который выразил сомнения в вероятности «сотрудничества с Домом Ротшильдов, без которого парижский рынок не имеет особой ценности». Вышнеградский ответил: до тех пор, пока у него не будет убедительных доказательств благожелательности Ротшильдов — он предположил, что Парижский дом может предложить конвертировать ипотечные облигации, выпущенные российским отделением «Креди фонсье», — он не склонен напрямую, от имени правительства, обращаться на улицу Лаффита. По словам Циона, затем он вернулся в Париж и повел переговоры с Ротшильдами на эти темы. В конечном итоге переговоры увенчались успехом. Хотя в апреле, на пике «кризиса Буланже», Катков сообщил ему, что условия, которые обсуждались в то время, неприемлемы, Цион тут же поехал в Санкт-Петербург и добился одобрения правительства. 5 мая Вышнеградский и неназванный представитель Ротшильдов подписали соглашение о сокращении процентной ставки по ипотечным облигациям всего на сумму около 108 млн марок. Позже Цион опубликовал письмо от Парижского дома, где его поздравляли с достижениями и выражали «удовлетворение, что мы сумели получить прибыль по такому случаю и возобновить непосредственные отношения с министерством финансов Российской империи».