Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Ужин у Альфреда во время «порт-артурского кризиса» в марте 1898 г. показывает, как мелкие имперские вопросы могли стать основой для гораздо более амбициозных дипломатических предложений. Как ни легко отмахнуться от подобных «любительских переговоров», судя по отчету Бальфура, именно тогда замысел англо-германского альянса получил новый стимул для развития — через десять лет после того, как слухи о нем впервые распространил Бисмарк: «Между блюдами… бесконечно разговаривали, в туманно-дружелюбном духе… я по-настоящему понял очень мало, кроме того, что немцы… обижены на наш протест из-за шаньдунских железных дорог. Это происходило в пятницу, 25 [марта] — именно в тот день на послеобеденном заседании кабинета правительство набралось храбрости и (при несогласии Джо [Чемберлена]) согласовало политику по Вэйхаю. Затем… Джо сообщил мне: его пригласили встретиться с Хатцфельдтом в сходных условиях. Я не выдвинул возражений, и (снова, как я понимаю, у Альфреда) состоялась еще одна неофициальная и свободная беседа. Джо очень порывист: а дискуссия в правительстве в предшествовавшие дни привлекла его внимание к нашему изолированному и потому… иногда трудному дипломатическому положению. Он, конечно, далеко зашел в выражении собственных склонностей… к союзу с Германией; он отстаивал ту точку зрения, что, в силу нашей формы парламентаризма, такой союз не будет прочным (очевидно, данная мысль не дает покоя немцам), и, кажется, даже выдвинул смутное предположение относительно того, какую форму должно принять… соглашение между двумя странами».

Ответ от немецкого министра иностранных дел князя Бернгарда фон Бюлова, по воспоминаниям Бальфура, последовал «незамедлительно»: «В своем ответе по телеграфу (который был передан Джо в ходе второй беседы) он снова подробно останавливался на парламентских трудностях, — и… выражал со счастливой откровенностью немецкую точку зрения на положение Англии в европейской системе. Похоже, они считают, что мы весьма подходим для союза с Францией, но… не очень подходим для союза с Россией и Францией вместе. Вопрос такого противоборства был бы сомнителен. Они не могут себе позволить наши уступки — не потому, что они нас любят, а потому, что знают, что они станут следующими жертвами… и так далее. Общий смысл беседы (как мне ее пересказали) был в пользу более тесного союза между нашими странами».

Тем самым было положено начало долгому периоду езды туда-обратно между Берлином и Лондоном, в которой Ротшильды играли центральную роль. Важные встречи происходили не только «на нейтральной почве», в столовой особняка на Симор-Плейс; Хатцфельдт и его сын регулярно приезжали на выходные в Тринг, «чтобы оставаться по возможности в курсе новостей Ротшильдов». В то же время Бюлов вскоре начал считать Альфреда и Пауля Швабаха «безопасным и полезным… каналом» дипломатической связи.

Принято считать, что Хатцфельдт и Чемберлен имели в виду разные вещи. В то время как первый хотел, чтобы Великобритания примкнула к Тройственному союзу Германии, Австрии и Италии, второй ставил целью более ограниченный «договор… между Германией и Великобританией на несколько лет… оборонительного характера, основанный на взаимопонимании относительно политики в Китае и других местах». Но, видимо, одно могло вести к другому, как произошло с англо-французским союзом, который заключили позже. Еще одним привычным доводом «против» служит то, что восстановлению англо-германских дружеских отношений мешали колониальные диспуты — например, из-за португальского Мозамбика и островов Самоа. Но такой довод неубедителен по той же причине: отношениям Великобритании с Францией столько же, если не больше, вредили колониальные «точки воспламенения». Как станет ясно позже, почти все разногласия по данному вопросу между Лондоном и Берлином были вполне дружески разрешены к 1903 г.