Через несколько месяцев он настаивал, что точку зрения «подавляющего большинства юнионистов… можно выразить несколькими словами: „Наш настоятельный долг сделать все, что… предотвратит гражданскую войну“. В начале июля он был настроен оптимистично: „Барометр мира“ определенно поднимается», — сообщал он в Париж. По его словам, в Сити считали, что «гражданскую войну в Ольстере удалось предотвратить» и что «Ольстерский вопрос будет решен, во всяком случае, на время». Натти «искренне надеялся», что именно так все и будет и что «тень [гражданской войны], которая столько месяцев нависала над страной», развеется.
Откровенно говоря, не считая того, что он испортил отношения с Либеральной партией, к 1914 г. Натти больше не был в курсе дел руководства Консервативной партии. Бальфур был его близким другом; преемник Бальфура, уроженец Глазго Бонар Лоу, его другом не был — отсюда «боль» Натти, когда Бальфур в ноябре 1911 г. решил уйти с поста главы партии. Натти едва знал Лоу, и несколько митингов в 1911 и 1912 гг. не изменили положения. Прослеживаются также личные и, возможно, политические расхождения. По мнению председателя Консервативной партии сэра Артура Стил-Мейтленда, семья вносила «12 тысяч ф. ст. в год и крупные суммы на выборах и подписывалась на крупные суммы в пользу также л[иберал]-ю[нионистов]», а также контролировала по крайней мере одно место в парламенте от Хита. Но кандидат на это место, которому благоволили Ротшильды, — Филип Сассун — больше не пользовался одобрением руководства[221]
. Когда в октябре 1911 г. к Натти обратился Герберт Гиббс с просьбой собрать в Сити еще денег на нужды руководства партии, Натти даже не ответил; когда Гиббс намекнул, что Бонара Лоу пригласят в Сити, чтобы он объяснил свою финансовую политику, Натти был против.Дело было не только в личной неприязни. При Бонаре Лоу консерваторы не только проявляли бо‡льшую агрессивность в «ирландском вопросе»; они стали агрессивнее и во внешней политике, особенно когда речь заходила о Германии, — такое настроение поощряла все более германофобская пресса, поддерживаемая тори. Может показаться странным, что человек, который в 1909 г. выступал за расширенную программу строительства дредноутов, по-прежнему лелеял надежды на сохранение мира между Великобританией и Германией; однако Натти, очевидно, именно так и поступал. В конце концов, он подчеркивал, что, «выступая за очень сильный флот, [он] не имеет намерения подстегивать агрессивную политику». В 1912 г. Натти опубликовал прочувствованный очерк в сборнике, озаглавленном «Англия и Германия». В очерке он предстает стойким германофилом: «Чего нет у нас… общего с Германией? — спрашивал он. — Наверное, ничего, кроме их армии и нашего флота. Но союз самой мощной военной державы с самой мощной военно-морской державой должен… завоевать уважение всего мира и добиться мира во всем мире». Оглядываясь назад, можно назвать подобные утверждения почти трогательными. Однако в 1912 г., когда немцы фактически забросили гонку вооружений на море, Пауль Швабах возобновил усилия по развитию англо-германского сотрудничества. Вплоть до августа 1914 г. Швабах поддерживал регулярное сообщение с Ротшильдами.
Даже в 1914 г. почти не было оснований ожидать войны между Великобританией и Германией. И пусть сэр Эдвард Холден ужасался, узнав об огромной «военной казне», которая хранилась в башне Юлиуса крепости Шпандау, и призывал банки в Сити копить золото, чтобы в случае войны предоставить Английскому Банку адекватный запас. Натти отмахивался от подобных предложений, называя их «нелепыми». Когда в марте он принимал в Тринге посла Германии, то «решительно заявил: насколько он видит и насколько он понимает, причин бояться войны нет, как и осложнений». В июне и июле 1914 г. в Нью-Корте главным образом занимались «ирландским вопросом» и вели переговоры по бразильскому займу. Еще одним симптомом хороших финансовых отношений, которые превалировали тогда между Великобританией и Германией, стало то, что Макс Варбург три раза приезжал в Лондон, чтобы окончательно урегулировать роль своего банкирского дома в операции.