Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Однако остается одна загадка. Во многом финансирование Первой мировой войны почти не отличалось от финансирований войн, которые велись в XIX в. Более того, со строго финансовой точки зрения масштаб войны по отношению к доступным экономическим ресурсам оказался ненамного больше, чем расходы на Наполеоновские войны, хотя последние велись с меньшей интенсивностью в течение более продолжительного периода времени. Часть денег государства добывали, вводя новые налоги, но в основном все они прибегали к помощи займов. Вот всего три примера: государственный долг Германии в 1914–1919 гг. вырос примерно на 19 млрд долларов, французский — на 25 млрд долларов, а британский — на 32 млрд долларов, так что в каждом случае к концу войны государственные долги приближались к 200 % валового национального продукта. Когда доходность облигаций стала чрезмерно высокой, все противоборствующие государства попросили свои центральные банки напечатать деньги под залог казначейских векселей. Такое стало возможно в большом масштабе, потому что, как и в эпоху Наполеоновских войн, приостановили обмен бумажных денег на золото, чтобы предотвратить банковские кризисы; как и тогда, результатом стала инфляция, когда цены выросли вдвое или втрое. Почему же Ротшильдам не удалось извлечь выгоду из финансовых возможностей Первой мировой войны? В конце концов, за сто лет до того именно Наполеоновские войны предоставили Майеру Амшелю и его сыновьям важнейшие деловые возможности.

Ответ вполне очевиден. Поражение Франции в Наполеоновских войнах в большой степени финансировалось британскими займами и субсидиями Австрии, России и Пруссии. Благодаря своим учреждениям во Франкфурте, Лондоне и Париже Ротшильды находились в уникально выгодном положении, которое способствовало этим операциям. В поражении Центральных держав (военно-политического блока, противостоящего Антанте) в Первой мировой войне большую роль также сыграли переводы денег (на 9,7 млрд долларов) из Великобритании странам-союзницам; но лишь в случае с Францией Ротшильды находились в том положении, чтобы принять в них участие, да и то небольшое. Когда-то они были главными агентами в международных операциях между силами союзников; теперь, в силу того, что военная экономика Великобритании в большой степени зависела от американских кредитов, главная роль в финансировании войны перешла от банка «Н. М. Ротшильд» к Дж. П. Моргану. Это стало лишним доказательством того, что отказ Ротшильдов учредить банкирский дом по другую сторону Атлантики был стратегической ошибкой.

И в послевоенный период наблюдалось известное сходство 1815 и 1918 гг. В обоих случаях предпринимались попытки заставить побежденного выплатить часть военных расходов. В обоих случаях военная инфляция настолько сократила внутренний долг побежденного государства, что оно оказалось лучше приспособлено к таким выплатам, чем признавалось или понималось в целом. После 1815 г. большие объемы британского капитала готовы были финансировать реставрацию режимов в континентальной Европе; после 1918 г. на американский капитал могли рассчитывать различные «страны-преемницы» Центральной Европы — не только Германия, но и Австрия, Венгрия и Чехословакия. Тем не менее в обоих случаях новые режимы в побежденных странах оказались нестабильными. Веймарская республика, как до нее реставрированный режим Бурбонов во Франции, продержалась лишь 15 лет. Великобритании, как Австрии в 1820-х гг., не хватало финансовых средств, чтобы «поддерживать порядок» в послевоенной Европе. Америка, подобно Великобритании в 1820-х гг., постепенно отходила от обязательств по отношению к странам континентальной Европы, несмотря на то что подобные обязательства были ей по карману. Самым большим различием между 1820-ми и 1920-ми гг. стало то, что Великобритания списала большую часть военных долгов своих союзников, в отличие от Америки после 1918 г.; бремя репараций, возложенное на Францию в 1815 г., было значительно меньше по отношению к национальному доходу (около 7 %), чем такое же бремя, возложенное на Германию в 1921 г. (около 300 %). Наконец, режимы, которые столкнулись с проблемами 1920-х гг., были демократическими. Это значило, что банкиры, держатели облигаций и налогоплательщики больше не имели чрезмерного политического представительства, как сто лет назад. Отчасти поэтому Морганам в 1930-х гг. не удалось сыграть роль, аналогичную той, что сыграли Ротшильды в 1830-х гг., когда они пользовались своим финансовым влиянием на рынке облигаций, чтобы воспрепятствовать агрессивной внешней политике. Экономические и политические кризисы 1930-х гг. обнажили пределы финансовой власти, аналогов которым не было в XIX в.