Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Такой педантизм был бы более всеобъемлющим, если бы не сочетался с самым неспешным ритмом работы. Так, начальник «Купонного отдела» Джордж Литтлхейлс жил в Мерси и редко приезжал на работу до полудня. В час дня он шел обедать; в 14.30 снова уходил домой. Будучи молодым клерком, Пейлин «редко приходил на работу раньше 10.30 утра и всегда мог рассчитывать на два выходных в конце недели». Очень характерная черта Нью-Корта: в партнерском зале ожидания стояли три телетайпа. Один предназначался для передачи цен на бирже, второй — для общих новостей, а третий — для новостей спорта. Подобно профессорам в колледже, у партнеров имелась собственная столовая, где их обслуживал дворецкий. Их подчиненные, словно в небогатой частной школе, награждали друг друга кличками (так, Литтлхейлса звали «Яйцо»), подшучивали друг над другом и с нетерпением поджидали обеденного перерыва («Детского часа»). Те, кто много лет служил у Ротшильдов, например Джордж Тайт или Ширли Снелл, напоминали персонажей П. Г. Вудхауза, которые обязаны были за отсутствием наследственного богатства финансировать свой досуг в Сити. Тайт прекрасно подытожил атмосферу, царившую между двумя мировыми войнами, когда сказал Пейлину: «Это, мой мальчик, самый лучший лондонский клуб. На самом деле нам следовало бы подписываться на займы, а не получать жалованье». Более того, он и его коллеги получали не только жалованье. Вдобавок к базовой выплате в 100 ф. ст. в год, которая выплачивалась ежеквартально, Пейлин и другие получали «обеденные» в размере 48 ф. ст. в год; «комиссионные» (номинально — выплаты от внутренних бюджетных поступлений за работу по сбору подоходного налога по иностранным дивидендам); подарки от партнеров на дни рождения и годовщины; процент в виде 1/8 от доли облигаций и акций тех соискателей, которых они ввели в банк; а также деньги на отпуск.

Наверное, такое сравнительно щедрое вознаграждение объясняет, почему Ротшильдам по-прежнему удавалось нанимать таких талантливых служащих, как Майкл Бакс (позже ставший генеральным управляющим) или Питер Хоббс (позже ставший инвестиционным управляющим). Оба они поступили в компанию примерно в то же время, что и Пейлин. Однако в целом стиль приема на работу оставался феодальным. Один старший служащий начинал в банке швейцаром. Он получил работу благодаря тому, что его мать много лет служила горничной в семье Розбери. Самого Пейлина приняли в компанию, потому что его отец был знаком с одним из директоров Английского Банка. На собеседовании начальник отдела персонала велел ему произнести по буквам слова «параллель» и «признательность». Многие служащие, например Уильямсы и Мерсеры, происходили из семей, которые работали в Нью-Корте несколько поколений. Так, молодого Эрнеста Мерсера называли «сыном брата Мерсера». Курьерами же у Ротшильдов по традиции служили Фолкстоуны — их предки работали еще у Натана. Первыми женщинами, которых приняли в Нью-Корт, стали две незамужние дочери раввинов. Они сидели в отдельных кабинетах на верхнем этаже, а обедали в отдельной комнате в цокольном этаже (отдельная столовая для женщин, как и обычай закрываться по субботам, просуществовала до 1960-х гг.). Вердикт Пейлина не кажется излишне резким: Ротшильды стали «организацией… во многом управляемой дружелюбными чудаками, которые очень мало работали, а если работали, то не очень серьезно и устаревшими методами». Казалось, компания погружается в «нееврейскую пассивность».

Атмосфера застоя не была особенностью только Лондонского дома. Когда сын Эдуарда Ги в 1931 г. поступил в Парижский дом, его поразило то, как «прошлое льнуло ко всем и ко всему». Его обучение вылилось в то, что клерк, которого к нему приставили, велел ему вычислять ставки процента простыми, а не десятичными дробями. Кроме того, ему зачитывали выдержки из утренних газет. «Персонал, — вспоминал Ги позже, — был вдохновлен величием „имени“ и теми обязанностями, которые [оно] на них возлагает. Остатки прошлого века встречались каждый миг и в каждом углу, даже такие, у которых больше не было никаких оснований существовать»: например, мелкий счет, который вели для Ватикана, восходящий еще ко временам барона Джеймса. Как лондонские партнеры изолировали себя от повседневной деловой активности в «Комнате», так и Эдуард и Роберт проводили рабочие часы в огромном «Большом бюро», где они применяли ту же систему звонков, чтобы общаться со своими служащими. «Тускло освещенные… с голыми стенами… унылые и мрачные» кабинеты, в которых сидели клерки, «также навевали мысли о прошлом из-за бессистемной организации, запаха табачного перегара и плесени. После нескольких десятков лет неполной занятости все работали медленно, без надзора и дисциплины». Ги быстро понял, что «Братья де Ротшильд» больше похожи на семейный секретариат, чем на работающий банк, и главным видом деятельности «Братьев де Ротшильд» было «мягко продлевать девятнадцатый век».