Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Другой главной целью Ги в тот период было конкурировать с французскими акционерными банками, которые обгоняли «Братьев де Ротшильд» начиная с Первой мировой войны. Поэтому он привлекал депозиты, увеличивал чистую стоимость компании и создавал сети филиалов. Хотя Парижский дом в первые два послевоенных десятилетия увеличил свои депозиты семикратно, его баланс, впервые опубликованный в 1965 г., показывал всего 421,5 млн (новых) франков (31 млн ф. ст.) — сущий пустяк по сравнению с 20 млрд франков «Лионского кредита». Сократить разрыв удалось в 1967 г., после того, как был принят закон об отмене различия между инвестиционными и депозитными банками. Ровно через 150 лет банк «Братья де Ротшильд» превратился в «Банк Ротшильд», компанию с ограниченной ответственностью с капиталом около 3,5 млн ф. ст. и новым современным офисом на месте исторического здания на улице Лаффита. Целью, по словам Ги, является «привлечение как можно большего количества ликвидных ценных бумаг широчайшей клиентуры и охват по возможности широчайшей области». Формально новая структура подразумевала растворение семейного контроля: у трех партнеров имелось всего 30 % акций, в то время как остальное принадлежало «Компани дю нор» (у которой имелось около 20 тысяч акционеров). Но пока Ротшильды занимали господствующее положение в «Компани дю нор», такая «демократизация» была лишь теоретической. В 1973 г. Эли скромно заверял интервьюера: «Невозможно сравнивать влияние банка Ротшильдов в 1850 г. и в 1972 г. В то время… мы были первыми. Сегодня мы не настолько дураки, чтобы считать, что мы нечто другое, чем мы являемся на самом деле… мы — пятнадцатые». Он, разумеется, скромничал, учитывая размер «Компани дю нор», которая фактически стала материнской компанией для банка: в 1966–1968 гг. ее капитал стремительно вырос с 52,8 до 335 млн франков (около 5 млн ф. ст.). «Банк Ротшильд» черпал дополнительную силу из своих связей с Джеймсом Голдсмитом (который вошел в состав правления). «Банк Ротшильд» приобрел 72 % его «Дискаунт банка» за 5 млн ф. ст. и собирался приобрести еще три банка, чтобы довести общее число дочерних компаний до 21 и принять на работу около 2 тысяч человек. В 1978 г., когда «Банк Ротшильд» полностью поглотил «Компани дю нор», его активы оценивались в 13 млрд франков (около 1,3 млрд ф. ст.).

Французские Ротшильды выросли бы еще больше, если бы не раскол, из-за которого в 1930-е гг. Мориса отлучили от Парижского дома. Судя по всему, Морис, которого в семье считали «паршивой овцой», неплохо преуспел в Нью-Йорке во время войны. Он так успешно спекулировал товарами — и ему так повезло с наследством, — что ко времени своей смерти в 1957 г. Морис, наверное, был самым богатым из всех Ротшильдов. Хотя его сын Эдмонд проходил стажировку в банке «Братья де Ротшильд», работая в компании «Трансокеан», вскоре он решил основать собственную компанию венчурного капитала, «Компани финансьер» (Compagnie Financière), которая, среди прочего, спонсировала невероятно успешную туристическую компанию «Клуб Медитерранне» (Club Med).

Возрождение французских Ротшильдов не было связано только с финансами. Хотя, как и в Англии, некоторые из многочисленных домов семьи пришлось продать или передать государству после войны[255], Ги и его кузенам вскоре удалось возобновить традиционный для Ротшильдов образ жизни в верхушке парижского общества. Ги и в особенности его вторая жена так же часто упоминались в колонках сплетен или репортажах, посвященных скачкам, как и на финансовых страницах; именно вторая жена уговорила Ги заново открыть Ферьер и устраивать там пышные балы-маскарады, например «Бал Пруста» (1971) и «Сюрреалистический бал» (1972). Тем временем другая ветвь французской части семьи уделяла много внимания виноградникам в Мутоне, которые Филипп унаследовал после смерти своего отца Анри в 1947 г. вместе с расположенным неподалеку замком д’Армайяк (приобретенным в 1933 г.). Более старые виноградники Лафита оставались в совместной собственности потомков Джеймса по мужской линии, хотя в основном ими управлял Эли, а позже Эрик, сын Алена. Кстати, многолетнее соперничество между владельцами «Мутона» и «Лафита» из-за классификации вина привлекало почти столько же внимания, сколько и приемы в Ферьере.