Дом с драконами. Пластилиновая собачка

Лида повернула деревянную вертушку на штакетнике, открыла калитку и вошла в большой двор, где среди грядок с овощами пышно цвели клумбы. Сестра очень любила цветы, и они отвечали ей взаимностью.

– Любань, Люба, ты дома?

– А где ж мне быть то? – на крыльцо вышла красивая женщина, – Проходи, проходи!

– Да некогда мне проходить, поговорить пришла. Печёт уже, давай в ограде посидим. Посвежее тут.

Лида присела в тенёк на лавочку и загляделась на сестру. Статная, ухоженная, такая вся ладная и даже лишнее тело не портило её фигуру, где всё было на своём месте. И чем-то они были схожи, но если Валя была кареглазая, в отца, то Лида с Любой пошли этим в мать и смотрели друг на друга, глазами цвета неба —светлого, дневного и совершенно чистого.

Люба присела рядом и кивнула головой

– И, что молчишь? Опять маманя? А я тебе говорю, пусть у меня живёт. Наташку в ясли отдашь и хватит, к себе заберу. У меня пусть пыль в воздух пускает. Сама знаешь, с меня, как «с гуся вода». Ой, Лид, не знай ещё, какими мы в её возрасте то будем.

– Да не про то я, Любань. Валентина должна сегодня приехать. Телеграмму прислала. То без приглашения приезжала, а тут-нате. И не поленилась же? Не то что-то будет. Чую, не к добру.

– Значит, письмо моё получила, – прошептала женщина, глядя на сестру, которая будто сама с собой разговаривала

– Какое письмо? При чём здесь письмо? Помнишь ведь, как она девчонку привезла? Та ж ведь шаг ступить боялась. Половица скрипнет, а она дрожит, как листочек. Только вот оттаяла, ласку узнала. Говорю, что мама с папой едут, а она не радуется. Притихла, чуть не плачет.

И Люба решилась. Хлопнула сестру по коленке и созналась

– А такое письмо! Написала я, да высказала всё, что думаю. Попросила Леночку мне оставить, – она увидела испуганный взгляд сестры, и подтолкнула её в спину, – Лид, ты иди – иди. Я сейчас, соберусь да прибегу.

– Любань, ты не дури! Только склока будет. Она ж ведь, как собака на сене. Как бы хуже не было

– Сама решу, ты иди!

Лида ушла домой растерянная, боясь даже представить, что может вытворить Валентина.

А Люба так резко подхватилась, что в глазах потемнело. Взялась за перилла и отдышалась. Волнение сковало грудь и сердце готово было выпрыгнуть. Видимо, сахар поднялся. Зашла в дом, отлаженным движением достала простерилизованный шприц, ампулу с инсулином, сделала инъекцию, села в кресло и прикрыла глаза, обдумывая разговор с сестрой, который должен был состояться сегодня.

Глава 12

Дом Любы – полная чаша. Диван, кресла, плюшевые накидки, ковры на стенах и на полу, сервант забит хрусталём, холодильник и, даже телевизор. Муж Георгий всё нёс в дом, всё для Любушки, а она?

Не было в доме самого главного – детского смеха. Сначала надеялись, а потом и врачи надежды не оставили, да ещё и сахарный диабет прицепился. Муж не попрекал, пылинки сдувал, на руках носил. Но Люба сама себя поедом ела, от невозможности быть полноценной! Какое счастье без деток?

А потом сестра родила третьего ребёнка – девочку. И стала Люба замечать, как Валентина со старших пылинки сдувает, а младшую, будто не замечает. Сначала она думала, что это её ревность гложет, но потом и Лида заговорила об этом.

Они стали присматриваться, а потом посоветовались, да и попросили Валю оставить младшую дочку погостить. Та хмыкнула, но согласилась сразу и не вспоминала целых шесть месяцев, за которые Люба так прикипела к малышке, что уже и не представляла, как же было без неё. Она заплетала ей пшеничные волосы в косички, шила красивые платьица, вязала кофточки и разноцветные носочки. И Георгий был на седьмом небе от счастья, потому что шёл с работы домой, где его ждала счастливая Любаша и полуторогодовалая звонкая Леночка.

Валентина про дочь не вспоминала. Поэтому, с холодами, Георгий поехал в город и накупил Леночке тёплую одежду. Но надоумил чёрт зайти к Толику на работу. Хотел поговорить по-мужски. А через неделю примчалась Валентина. Со скандалом, руганью и проклятьями, схватила дочку и потащила на улицу. Люба взяла зимние вещи племянницы, выбежала следом. За воротами стоял «Запорожец», около которого нервно курил Толик, темнее тучи, а Валентина пихала ревущую дочку на заднее сиденье.

Люба подбежала, попросила хоть вещи забрать, холодно же. Толик бросил одежду в кабину, молча махнул рукой, сел за руль, и они уехали.

С тех пор Валентина с Любой не общалась. В гости приезжали они к Лиде, да мать проведать. Леночку оставляли гостить, но Валентина строго наказывала матери, чтобы к Любке девчонку не пускали. Но было, как было. Леночка ночевала у Лиды, а днём жила на два двора.

Люба открыла глаза. Отпустило. Выдохнула и прислушалась. Сердце выровнялось и готово было к любому развитию разговора с сестрой.

Лида не торопясь шла домой по пыльной сельской дороге и пыталась разглядеть сквозь слепящее солнце, что за машина стояла около ворот её дома. У Толика был жёлтый «Запорожец», а рядом с открытой настежь калиткой остановился голубой, около которого стоял муж Валентины и Пётр

Толик увидел её, улыбнулся и поприветствовал

– В гости примешь, Лид?