Женщина вытерла фартуком набежавшую слезу, думая о том, что в один миг могла потерять сына. Год прошёл. В деревне посудачили да забыли. А материнское сердце щемило до сих пор.
Казбек теперь ночует в своей собственной будке, во дворе и получает завтрак и ужин, как полноправный работник. А то и сахарная кость перепадает из рук хозяйки и крынка парного молока.
– Тётя Лидаааа, а правда бабушка говорит, что за мной сегодня папа с мамой приедут? – Леночка сидела за столом, подперев щёчки кулачками и с интересом наблюдала, как тётушка ловко наливает тесто на сковороду ложкой – раз, раз, раз! Мама наливает половником – раз и всё, а тётушка всегда ложкой.
Лида помотала головой, прогоняя дурные воспоминания и обернулась, – Да, золотко. К обеду, наверное, приедут. И поедешь ты домой, в город. Там тебя уже все заждались. Почитай, три месяца не виделись! Соскучилась, поди?
– Да, наверное, – помолчала Леночка и добавила с грустью, – Мне тогда надо вещи собрать, да?
– Не торопись, успеешь! Что там собирать то? А ты звала всех к столу? Блины то уж напекла, – женщина поставила стопку блинов на стол, рядом пиалку со сметаной и налила Леночке молока в бокальчик, – Ешь, ешь! А не то, давай кашу положу? Нет? Ну ешь блины.
Дверь открылась и вошёл улыбающийся Пётр, – А как же, конечно звала! Еле дозвалась! Я молотком стучу, слышу, никак комарик пищит. Прислушался, а эта птаха строго так приказывает: «Завтракать идите, а то стынет всё!» Испугался да бегом прибежал!
– А маманя с Наташей где?
– Да что ты, потеряли нас! – баба Ганя, так по – простому звали Агафью Фёдоровну, зашла с маленькой внучкой на руках.
Наташенька, самая поздняя внучка, и сияла для бабушки, как звёздочка ясная. Агафье восьмой десяток шёл. И детей шестерых родила, но то ж голод да война. Молилась, чтобы хоть один – два выжили.
Но вынянчивая белокурую кровиночку, совестно было вспоминать, как кричала и ругалась. И какие слова непотребные говорила дочке, на какой грех толкала, когда узнала, что та «понесла». С добром же хотела, чтобы Серёжка ни в чём не нуждался, да Лида с Петром хоть света белого увидали, для себя пожили. А вышло то как! Сидит на руках пташечка голубоглазая, с ямочками на щёчках, да такая любимая, да такая сладкая. Засмеётся, словно птички щебечут, а заплачет, так горюшко горькое.
И Агафья уже и не знала, как свой грех загладить. Только и могла, что беречь, баловать внучку, да с рук не спускать, пока силы есть.
Бабушка сидела на табуретке и кормила Наташеньку кашей
– Мамань, вы ложку то ей дайте. Пора уже учиться есть самой. Мимо рта не пронесёт, – Пётр явно был недоволен, что тёща слишком уж баловала внучку, – Второй год дитю. В ясли скоро, кто там её кормить будет?
У Агафьи в глазах потемнело, и рука с ложкой застыла в воздухе, – Это как же так? Какие ясли? Что ж я внучку свою, кровиночку, не вынянчу?
– Мамань, обсуждать это мы не будем и точка, – Пётр выпил молоко, и поставил кружку на стол, – Лида, буди Сергея. Пусть завтракает и на подмогу, – встал из-за стола и вышел, хлопнув дверью.
– Лид, а Лид, а ты чего молчишь? Ты слово то своё имеешь или нет? – Агафья негодовала на дочь
Та забрала дочку на руки и удивлённо посмотрела на мать, – А что случилось то? Ясли для Наташеньки – это моё решение. Там и веселее будет и всё не одна, а с детьми.
– Да как же так? Ты мать или зверь? Ведь дитю, ни поспать всласть, ни поесть, никто не приголубит, не приласкает, – запричитала Агафья и выцветший взгляд помутнел от негодования
Лида отвела девочек в зал, прикрыла дверь и не выдержала, перейдя на шёпот
– Маманя, это наши с Петром дети и мы их будем воспитывать так, как нам нужно. Ты – бабушка, а не мать. И здесь, в этом доме, будет так, как я скажу. Ты своё отвоспитывала! А надо поучить кого, так приедет Валентина, ей мозгов и вставляй. Я, значит плохая, что дитё в сад отдать хочу, а любимая твоя Валечка двух детей в зубах таскает, а Ленку, как котёнка швыряет, знать не хочет. И она хорошая. Каждое лето, почитай с рождения, дитё по три – четыре месяца их не видит, да среди года одна дома кукует, зато не в садике. Там же плохо. Привезли, когда? В конце мая. Сказали, что на месяц. Скоро августу конец, а они и носа не кажут. Телеграмму прислала, что приедут сегодня. Встречай и будет тебе, кому ум вправлять!
Лида поторопилась выйти из дома, чтобы не наговорить лишнего. Обида жгла грудь, слёзы готовы были выплеснуться из глаз и ком подкатил к горлу
– Всё Валечка да Валечка! А как Валечка под зад мешалкой дала, так к ненавистной Лидке доживать приехала. А теперь жить учит, в моём же доме!
Подумала и пошла к старшей сестре Любе, которая жила совсем рядом. Красивый добротный дом. И внутри, как в палатах царских.
Люба жила с мужем Георгием: грузин – красавец и агроном в одном мужском лице. Если бы не он, то Лида с Петром так и жили в умирающем селе, где не было ни школы, ни магазина, да и жителей оставалось дворов пятнадцать. А Георгий похлопотал перед председателем совхоза, и тот принял семью. Выделил домик небольшой, на работу взял. Присмотрелся, да и помог новые хоромы поставить.