Дом с драконами. Пластилиновая собачка

Из ворот вышел Толик, пытаясь держать себя в руках, но желваки на скулах не переставали ходить ходуном, а руки в карманах брюк нервно сжимались в кулаки.

– Ты мать или ехидна? Что ты наговорила, паскуда? Куда она спряталась?

– А ты ударь, попробуй! Я тебя в два счёта посажу. И не рычи на меня! Нечего было за шкирку с больницы тащить! Хотел? Получай! Одни проблемы от неё. И сгинет не заплачу!

– Нашла, Толик, нашла я её, – Лида выбежала следом, – В спальне, в шифоньере сидит и не выходит. Толик, ты бы сам глянул. Что-то с ней не то. Молчит, губы бледные, дрожит вся и глаза стеклянные. Я её доставать, а она ногами упирается.

Женщина рассказывала с придыханием и ревела. Утиралась фартуком и продолжала всхлипывать. Перевела взгляд на сестру и вспыхнула, – Да какая ж ты мать? Что ж ты творишь то?

Но мужчина рванул в дом, и она поспешила за ним.

Толик так и не смог вытащить дочку из шифоньера. Уговаривал, гостинцы обещал, но та упиралась ногами, ручками хваталась за верхнюю одежду, висевшую вокруг и молчала. Тогда он попробовал вытянуть силой, но Ленка завизжала так, что в жилах кровь похолодела. И пришлось отступиться.

Родители приняли решение оставить ребёнка ещё на неделю в деревне.

И как только Лида сообщила племяннице, что родители уехали, та обмякла, позволила Серёжке вытащить себя из шифоньера, залезла на кровать и заплакала.

Вечер раскинулся над деревней тишиной и прохладой. Кое-где лаяли собаки, да слышна была музыка из Дома культуры. Даже куры в сарае угомонились. Расселись на свои жёрдочки и притихли, изредка вздрагивая от резких звуков, исходивших из стойла, где жила бурёнка. Та жевала неизменную жвачку и с интересом разглядывала соляной камень, лежавший за клетью. Попытки дотянуться до лакомства длинным шершавым языком ни к чему не приводили и рога цеплялись за деревянную изгородь, что и создавало шум, который был привычным и незаметным для деревенских жителей.