Дом с мезонином в наследство

— Машину?! – опешил от такого неожиданного заявления Антон Палыч. – Ну, Мисюсь, не знаю… Это ты у Тиночки сначала разрешения испроси… Чего это тебе вдруг такая фантазия в голову пришла?

— Не знаю! Хочу, и все! Давно хочу. Даже во сне вижу, как я руль кручу…

— Ну что ж, хорошо… — грустно–снисходительно усмехнулся Антон Палыч. — Машину так машину. Вот завтра прямо и начнем, если Тиночка возражать не станет…

 Тина нисколько против нового увлечения Мисюсь не возражала. Очень тяжело пережив историю с Ильей Александровичем, она даже обрадовалась такому повороту событий. Тем более видела, как и сам Антон идеей этой неожиданно вдруг увлекся – свояченицу вождению научить. А уж про Мисюсь и говорить было нечего. Совсем будто подменили девчонку – и глаза интересом загорелись, и способности к новому занятию откуда ни возьмись проявились у нее недюжинные. Схватывала все с лету, ученицей была прилежной, чем вызывала к себе особого рода уважение. Потому что не полагалось юным девушкам в те времена баранку крутить. Совсем не женское это было дело. Считалось тогда, что у женщин мозги вовсе не так устроены… Антон Палыч Мисюсь в этом отношении очень даже подхваливал. И даже удивлялся восторженно, насколько она способной автомобилисткой оказалась. И экзамены водительские с первого захода сдала, будто играючи. И Тина была довольна, что сложились у девчонки, наконец, с ее мужем хорошие и доверительные отношения…

 В общем, и месяца не прошло, как Мисюсь стала гонять по городу на белом Антоновом «Москвиче» самостоятельно. При деле оказалась. Они и успокоились оба. Чем бы, как говорится, наше дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А «дитя» и в самом деле тешилось напропалую. Сначала к ужину стало задерживаться, потом и до позднего вечера где–то пропадать… Они порой с ума сходили, ее ожидаючи. Правда, Мисюсь их успокаивала, что компанию себе нашла исключительно подходящую, сплошь только приличная «золотая молодежь». Все так же за рулем, все из хороших семей, все прилично–дорого одеты…

— Значит, ты у нас теперь золотая? – насмешливо допрашивал ее Антон Павлович.

— А вы что, раньше этого не замечали? – кокетливо парировала ему Мисюсь. – А зря не замечали! Надо было давно присмотреться!

— Ну–ну… А ты вообще в курсе того, что умные люди про золотых людей говорят?

— Нет… А что говорят?

— А не все, мол, то золото, что блестит…

— Да ну вас, Антон Палыч! — махала на него беспечно рукой Мисюсь. – Опять вы за старое! Книжки свои, что ль, имеете ввиду? Так это кому как! Я вот блестеть предпочитаю, а не бумажной пылью покрываться…

 Антон вздыхал только. Надо же, упорная какая девчонка. Гнет свою линию, и все тут. Тиночка вот совсем, совсем не такая…

— Вы будто и не сестры, слушай! Ну ничего общего меж вами нет! Ни одной точки соприкосновения. Бывает же… — поделился он как–то своими наблюдениями с Тиной. – Разные вы, как небо и земля…

 Странным отчего–то показался Тине Антонов голос, когда он их с Мисюсь сравнивать начал. Даже и не странным, а чужим каким–то. Будто нотка посторонней какой задумчивости в этом голосе появилась, которой раньше и не было. Антон же тем временем продолжал:

— А знаешь, Тин–Тин, в этой ее жажде хорошей благополучной жизни что–то есть такое…такое…нам непонятное, в общем. Может, мы и правда с тобой не так живем, Тин–Тин? Может, не так уж и не права эта девочка, когда вступает в отчаянный бой за чисто материальные свои притязания? А? Как думаешь?

— Не знаю, Антон… — задумчиво отвечала ему Тина. – Тут дело вообще не в том, кто прав, кто не прав… Настоящей правды действительно никто не знает! Каждый своим путем идет. Тем путем идет, каким ему идти приятнее…

— Ну вот ты, например, рада была, когда из общежития в этот дом переселилась? Какое у тебя тогда чувство было? Ты радовалась? Или нет? Не помнишь?

— Нет, не помню…

 Она улыбнулась ему виновато и лишь плечами пожала – действительно не запомнилась ей сама по себе та радость как таковая. Она тогда к нему, к нему переезжала, а не в его дом с мезонином! Чего это он…Да и вообще, все это благополучное и сытое по всем параметрам замужнее ее существование, как ей казалось, происходило и не с ней будто, а где–то рядом, в параллельном каком пространстве, ничуть не мешая и собой нисколько не искушая. Она даже покупку новых красивых туфель запомнила потому только, что в тот же день, наткнувшись в букинистическом на потрепанный томик Ахматовой, неслась домой, как угорелая, чтоб похвастать перед Антоном приобретенной по случаю книжной драгоценностью и все ноги себе в кровь стерла…

Нет, она старалась, конечно же, изо всех сил старалась выглядеть положению своему соответственно, и наряды хорошие дорогие у портнихи шила. И он радостно на нее любовался, когда она перед зеркалом в них вертелась…И все равно благополучие это было для нее второстепенным, тут уж ничего она поделать с собой не могла. Главным был Антон, и только Антон. Настоящей, духовной да любовной с мужем близости это тряпочно–сытое благополучие никоим образом вроде и не касалось…