Дом с птицами

Что во мне моего и есть ли моё вообще. Мама
учила выбирать одежду из натуральных тканей,
папа – прощать людей
за то, что они болваны.
Дедушка твердил про добро и духовную силу,
бабушка в ванной мне руки мыла,
о том о сём бубнил из комнаты «Электрон».

У меня три поросёнка,

подвиги Айболита,
пропущенные через какое-то личное сито,
сменившие очертания и размер —
и это
только моё теперь.

«День, когда я родилась…»

День, когда я родилась.
День, когда измеряют мой рост,
моё соответствие возрасту –
в общем, расту.
Как хорошо: ещё вся жизнь впереди,
потом – полжизни, потом,
говорят, – «пожинай плоды» – сиди,
сторожи дом.
Потому должны быть указаны верно
знак качества, срок годности, и, возможно —
дата выпуска, так:
второе-седьмой-девяносто первый.

На вырост

Мне дарят книги на вырост (Хэмингуэя, Ошо).
Бабушка покупает новые спицы:
вяжет братишке свитер на пару размеров
                                                         больше —
ему пригодится,
он вытянется, проступят скулы из пухлых щёк.
А я уже взрослая, и не знаю, вырасту ли ещё.

«Хрустальные глаза звёзд над синими деревнями…»

Хрустальные глаза звёзд над синими деревнями,
троится оконная рама вагона,
через моё лицо стелется линия горизонта,
снег длится,
ночь длится,
жизнь длится.
Человеческий силуэт, мелькающий в соснах, —
размером с отражение моего носа.
Белые хлопья
летят сквозь раскладной столик.
Ложка звенит в стакане.
Люди сопят в вагоне.
Гудок рассекает время.

Сонная проводница подходит ко мне не спеша:

«Всё, – говорит, – выходите,
ваша».

«Я тебя люблю, моя маленькая жизнь…»

Я тебя люблю, моя маленькая жизнь.
Синева, синева, синева льётся,
птичьи гнёзда – хрустящие деревянные солнца,
в солнцах птенцы:
дзинь-дзинь.
На кухне отцовский самогон, философские
                                                         мятежи —
споры о Солженицыне и литературной лжи.
Вместо барных полок – книжные стеллажи.
Мы держим друг друга за плечи и округляем рты,
выдувая маленькие истины
из пустоты.
Люблю дерево. Его шершавость и чешую,
вечернюю оранжевость дня, балансирующего
                                                         на краю
горизонта, и неглубокого озера сонное дно.
И всхлип, который издаёт вода, когда
                                 ты входишь в неё за мной.
И всплеск, когда начинаешь грести.

За этот не умолкающий барабан в груди,

за любовь ко всему
и к единственному среди.

Сон комнаты (У картины «Спальня в Арле»)