Дом с видом на Корфу

 Сегодня к обычной толпе, наводняющей и без того самый туристический город Англии, почему-то добавились еще и моряки. Торжественно ведя за руки детей, двигались враскачку морские волки с медалями через всю грудь, а народ помоложе, в свернутых набок бескозырках, шумно толпился у пабов.

 «Широко гуляют, – подумал молодой человек одобрительно и обогнул лужицу, в которой мокли дешевые розовые бусики, – однако почему, вдобавок к морякам, на улицах полно священников? Для смягчения нравов? А может, они сегодня поминают кого-нибудь? Впрочем, понятно, что связывает моряков и священников: как всегда – смерть».

 Молодой человек с длинными темными волосами, прижатыми к шее поднятым воротником, поправил на плече сумку, задрав рукав плаща почти до локтя, и толкнул дверь паба с вывеской, на которой смеялась белая маска.

 Пробившись к бару, он подождал, пока парнишка с серьгой в ухе сунет кружки во все военно-морские руки, которые требовательно тянулись к нему поверх плотного ряда голов, и кивнул: «Да, пинту!»

 Из голой шоколадной стены высовывались и глядели на пьющую публику две вырезанные из дерева головы.

 «Фамильные портреты семейства Фокс», – мельком подумал он и сел в незанятый угол.

 Девушка заглянула в знакомый зал. В кресле у камина восседал католический священник, укрыв рукавами подлокотники, и кивал тонзурой, как бы подтверждая свое участие в возбужденном коловращении бескозырок и гюйсов.Она проскользнула к свободному стулу под узорным шкафчиком, запертым на чугунный ключ, который торчал в скважине, маслянистый и пыльный. Последний дневной свет тускло проникал сквозь мелкую расстекловку эркера.

– А вы знаете, почему старое стекло выглядит неровным?

– А почему вы заговорили со мной по-русски?

– А у вас журнал «Огонек» в сумочке. – на-смешливый голос звучал так убедительно, что она невольно глянула на рюкзак, где чего только не было: запасной свитер, шоколадка, билеты – но уж точно не «Огонек»…

 Она фыркнула, поймав себя на этом движении. Молодой человек смотрел на нее, склонившись над кружкой, и в сумеречном свете белки темных глаз блестели ярко и выпукло, словно у негра.

– Ну так и что ж там такое со стеклом?

– Стекло – это вообще-то застывшая жидкость. —

 Он наклонил полупустую кружку, как бы демонстрируя свойства упомянутого вещества. – И с веками она под собственной тяжестью стекает, образуя неровности и подтеки.

 Длинные волосы, распавшиеся на прямой пробор, опускались с каждым движением головы, закрывая лоб и сужая и без того узкое смуглое лицо.

 Что-то в его небрежных движениях, в самих складках одежды было милым и узнаваемым, как свое. Впрочем, он понравился ей сразу.

 Она провела ладонью по теплой, отполированной миллионом прикосновений столешнице.

– Как англичане ухитряются находить грань между тем, чтоб оставить все как есть, точнее, как было, и порядком? Вот копоть от свечей на потолке. Как часто ее надо смывать? Раз в сто лет? Убери ее – будет чисто, а атмосфера исчезнет. Как вы думаете, вот все эти горки, шкафчики, стулья – они, что ли, здесь остались с времен Порохового заговора?

– Да что вы, от прежней обстановки ничего не сохранилось! – Он откинулся на стуле, и волосы упали назад, как бы выдвигая вперед ясное лицо. – Вся мебель стилизована, но так и стилизовали ее сотню лет назад. ничего не разрушают, по необходимости достраивают, по ходу дела ремонтируют, чтобы совсем не отвалилось. Меня, кстати, зовут Григорий.

– А Гришей нельзя?

– Как хотите.

 Моряков прибывало, словно вносило и прибивало к стойке бара прибоем, и снова выливало на улицу, как вышедшую из берегов реку. Они грудились между столиками, бурными ручейками заполняя все проходы и лесенки. Парень с боцманской цепочкой на груди боком протиснулся мимо их столика, держа в каждом кулаке по две кружки. У камина он запнулся, подался вперед, но – бывалый моряк – удержал равновесие и двинулся дальше, не пролив ни капли и только качнув пышной четырехглавой пеной. Чугунная подставка, в которой пылились кочерга, лопатки и какие-то еще таинственные приспособления для камина, пошатнулась и полетела на бок. Моряк обернулся, отсалютовал кружками и весело крикнул:

– О’Брайан хулиганит! Это же его любимый паб! Держи, ребята, крепче карманы!

 Григорий поднял рассыпавшиеся предметы:

– Вас не задело?

– Все в порядке.

– А вы поняли, что он крикнул про какого-то О’Брайана?

– Это не какой-то О’Брайан, а знаменитый йоркширский призрак. Про него рассказывают, что он плавал под черным флагом и однажды бежал с общей добычей, унося в рундуке целую кучу золотых.

– И что, поймали?

– Поймали и повесили.

– Что это у них за манера такая: чуть что – сразу вешать, – скривился Григорий, нагнулся вдруг и, выхватив из каминной подставки чугунную пику, сделал ею выпад, как шпагой.

– Вы фехтуете?

– Увлекался когда-то, – нехотя ответил молодой человек, бросил пику к камину и замолчал, сложив руки на груди.