Читаем Дом с золотой дверью полностью

Через несколько часов после рождения Руфины Амара не может спать, несмотря на чрезвычайное утомление. Кормилицы нет — Амара не может ее себе позволить, — поэтому она кладет ребенка себе на грудь и пытается уговорить его поесть. Валентина сыплет советами и всякими средствами на случай, если у Амары поздно появится молоко или начнет болеть грудь, а помощницы жгут благовония, чтобы в спальне приятно пахло. Британника приносит Амаре похлебку и сама берет на руки ребенка, шепча что-то ободряющее маленькому существу, которого по-прежнему называет Бойцом.

Ждать Филоса долго и мучительно. Как только Валентина уходит, Амара сразу же отправляет за ним Британнику, и с колотящимся сердцем слышит, как он поспешно взбегает по лестнице. И вот он стоит в дверях, и, несмотря на всю неопределенность их будущего, в тот миг Амара ощущает лишь радость.

Филос садится рядом с ней, ласково обнимает за плечи и целует в лоб. Она чувствует, как трепетно он рад, что все прошло благополучно.

— Хочешь подержать ее?

Он кивает и абсолютно неподвижно ждет, пока Амара положит Руфину ему на руки.

— Она такая крошечная.

Филос смотрит на ребенка так, словно не может поверить своим глазам. Он держит дочку с такой нежностью, что сердце Амары, уже обескровленное многочисленными потрясениями, снова начинает ныть.

— Ты не просила ничего передать Руфусу насчет того, в каком состоянии ты сама. Мне пришлось спрашивать у Валентины, в порядке ли ты, и она пообещала мне, что с тобой все будет хорошо. Она поклялась мне в этом. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, только очень устала.

— Теперь ты можешь поспать. Я присмотрю за ней, а ты отдыхай.

Филос наклоняется, чтобы поцеловать Руфину, и восторженно смотрит на нее:

— Она само совершенство.

— Британника считает, что она похожа на лягушку.

Филос смеется:

— Может быть, немного. На лягушку-совершенство.

— Лягалась она уж точно как лягушка, когда вылезала из меня.

Амара опускается пониже, теперь она лежит, а не сидит в кровати. Филос что-то тихо напевает дочке, и она смотрит на них обоих; теперь, когда он здесь, ее разбитое тело наконец расслабляется. Амара закрывает глаза, сказав себе, что всего на минуту, и проваливается в глубокий сон.

Глава 43

Покажи мне, кто не раб. Один в рабстве у похоти, другой — у скупости, третий — у честолюбия и все — у страха[20].

Сенека. Нравственные письма к Луцилию, письмо XLVII

Первая ночь после родов становится последней, когда Амаре удается проспать напролет до утра. Чудовищный ритм ночей с ребенком доводит ее до такого изнеможения, которого она и вообразить себе не могла. Крики Руфины будят их каждый час, и на третью ночь, когда Филос в очередной раз передает ей ребенка, чтобы покормить, Амара всхлипывает и пытается с головой спрятаться под одеялом.

Филос тоже измотан донельзя, он уже не легко спрыгивает с кровати, а с трудом, пошатываясь, одевается на рассвете, чтобы кое-как выйти из дому и усердно работать до самой ночи, когда пытка возобновится.

Дни после рождения ребенка, которые, будь Амара замужем или богата, были бы посвящены празднованиям и семейным визитам, на деле проходят в странном состоянии уединения. Британника помогает ей, даже учится мыть и пеленать Руфину, так что Амаре остается только кормить ребенка и спать. Юлия также немного скрашивает одиночество Амары. Ее арендодательница приходит каждое утро и приносит Амаре в подарок игрушки или что-нибудь вкусное, а спустя некоторое время настаивает, чтобы Амара присоединилась к ней во время прогулок в саду.

Они сидят рядом, укутавшись в одеяла, Руфина мирно спит на руках у матери; глядя на нее, и не скажешь, что этот ребенок нещадно свирепствует ночами.

— Ты должна решить, кого пригласишь на церемонию наречения, — говорит Юлия, потянувшись к кубку со сладким вином на столе перед ней.

— Я не уверена, что с моей стороны будет правильно эту церемонию проводить.

— Глупости! — Для пущей выразительности Юлия взмахивает рукой с кубком, и темная жидкость выплескивается через край. — Если ты беспокоишься из-за того, что твои комнаты слишком маленькие, я буду счастлива провести ее у себя.

Юлия слишком деликатна, чтобы упомянуть, что Амару может смущать также цена.

— Ты очень добра, но ты уже столько для меня сделала.

— Амара, тебе придется научиться быть более похожей на мою мать. Никогда не отказывайся от подарка. Привести внебрачного ребенка в этот мир и так непросто, не хватало еще думать о гордости.

Руфина громко и довольно посапывает на руках у Амары. Юлия смотрит на нее с необычной для нее нежностью во взгляде, пока Амара качает ребенка.

— Твоя мать, какой она была?

Перейти на страницу:

Все книги серии Дом волчиц

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза