Дом с золотой дверью

— Ах. — Юлия окидывает взглядом сад так, словно видит там нечто, скрытое от чужих глаз, и, хоть она по-прежнему улыбается, теперь на ее лицо ложится тень мечтательной грусти. — Человека лучше нее ты себе и не представишь — как и человека хуже. Но справедливости ради надо сказать, что она научила меня всему, что я знаю, и не проходит ни дня, чтобы я не благодарила ее.

— Твой отец всегда поддерживал ее?

— Да. Хоть она так никогда и не смогла оправиться от боли, когда он отказался от ее услуг конкубины и отпустил. Мне тогда было лет десять. До этого она была его любимицей, а вся ее жизнь крутилась вокруг его счастья. Он подарил ей этот дом. Я помню, как он был здесь, в саду. Когда он приходил, то раскрывал объятия и ждал, что мы прибежим к нему и будем благоговейно ловить каждое слово.

Юлия смеется, увидев выражение лица Амары:

— Не то чтобы мы уж сильно притворялись. Я правда любила своего отца. А как единственный выживший ребенок я могла насладиться привилегиями, о которых большинство внебрачных детей и мечтать не могут.

— А твоя мама любила его?

— Да, к несчастью. Он купил ее, когда она была еще очень молода, а затем освободил и сделал конкубиной. Он всегда был очень щедр, но при этом в самом деле не заслуживал того раболепного поклонения, которое расточала ему моя мать. Ни один мужчина его не заслуживает. Ошибка, которая впоследствии ей вышла боком и которую ее дочь никогда не повторит.

Юлия снова отпивает из кубка:

— Ошибка, которую, возможно, ты не совершила, пока была с Руфусом.

— Когда-то я думала, что люблю его.

— До тех пор, пока не узнала о контракте?

Амара кивает, не желая распространяться о том, как в самом деле умерли ее чувства.

— Должна признать, это удивило даже такого прожженного циника, как я. Но теперь, когда он женат, тебе ничего не угрожает. Он не может забрать у тебя свободу. А ты в конце концов найдешь нового патрона, может быть, даже очень скоро.

От многозначительного взгляда Юлии Амаре становится не по себе. Она не намерена бросать Филоса, но не может сказать об этом вслух, тем более что Юлии ничего не известно об их отношениях.

— Ну конечно, мужчины просто валом повалят к дверям покинутой конкубины с маленькой дочкой на руках.

Юлия смеется:

— Иногда ты такая наивная. Ты не думала, что доказательство твоей плодовитости только поднимает твою ценность? И вряд ли тебя можно назвать покинутой, дорогая. При всех его недостатках, Руфус все-таки не отказывался от тебя. У тебя есть поддержка адмирала. И мне приятно думать, что моя дружба тоже чего-нибудь да стоит.

— Она стоит очень многого. По правде говоря, я не знаю, что бы я делала без твоей поддержки.

— Надеюсь, она не заставляет тебя изливать ей душу? — раздается за спиной Амары резкий голос Ливии; Амара оборачивается, в то время как Ливия лениво подходит к ней и наклоняется, чтобы посмотреть на Руфину.

— Здравствуй, лягушечка, — говорит Ливия, ласково улыбаясь, отчего у нее на щеках появляются ямочки.

Она садится рядом с Юлией и облокачивается на нее, а та кладет руку ей на колено.

— Надеюсь, ты не против, что я попросила твоего эконома разобраться с одним моим контрактом сегодня утром. Такой расторопный мальчик, право. И глаза такие милые.

— Если только ты ему заплатила, — отвечает Юлия вместо Амары.

— Разумеется, я заплатила!

Ливия принимает оскорбленный вид и угощается вином из кубка Юлии.

— Он сказал мне, что, когда выборы закончатся, он будет ухаживать за ребенком.

По этим словам Амара понимает, что Ливия наверняка устроила Филосу допрос с пристрастием, потому что сам он никогда не распространяется о таких подробностях их жизни.

— Да, это так. Когда-то он помогал обучать Руфуса.

— Правда? Никогда бы не подумала, что ему уже столько лет. Он ужасно хорошенький.

— Надеюсь, ты не флиртовала с бедным мальчиком.

Юлия смотрит на Ливию, вскинув брови. Они обмениваются пристальным взглядом, в котором угадывается мрачное веселье. Ливия улыбается:

— Ты знаешь, что я никогда этого не делаю.

Ливия кладет свою руку поверх руки Юлии. Этот жест кажется настолько интимным, что Амара опускает взгляд на Руфину и поправляет ей пеленку, делая вид, что ничего не видела.

В тот вечер, когда Амара рассказывает Филосу о предложении Юлии провести церемонию наречения у себя, он на удивление легко соглашается. Они сидят рядом на кровати, Филос одной рукой обнимает Амару за плечи; длинные, трепещущие тени пляшут по стенам комнаты в свете масляной лампы. Фрески в этой комнате самые дешевые: черно-белые геометрические узоры, так что сразу и не поймешь, где тень, а где краска. Руфина прижимается к груди Амары и жадно сосет молоко, отчего Амаре и легче, и в то же время неприятно.

— Любое подтверждение того, что она рождена свободной, будет только во благо.

Филос ласково поглаживает ножки дочери, поджатые под пеленку.

— Никогда не думал, что мой ребенок будет носить лунулу. — Это слово он произносит с почтением. Оно означает ожерелье, которое подтверждает свободный статус Руфины, что радикально отличает ее от отца и даже матери, которая несет на себе след былого рабства.