Дом с золотой дверью

— Не очень-то по-дружески так здороваться. Разве ты не спросишь меня о Виктории, о том, как мои дела?

— Пошел ты.

Феликс смеется:

— Я скучал по тебе, Амара.

— Если ты будешь держать меня здесь, Британника пойдет меня искать.

— Я не собираюсь держать тебя. Теперь у меня есть своя хорошенькая жена. Кстати, она попросила меня передать тебе кое-что, когда я сказал ей, что собираюсь повидаться с тобой. Хочешь это услышать?

— Мне неинтересно, что там Виктория хочет сказать мне.

— Она молит о прощении.

Амара молчит, и лицо Феликса становится жестче.

— Неужели ты думала, что я оставлю тебя в покое, что позволю смеяться мне в лицо? Тем более что ты смеешься не только надо мной.

Феликс откидывает голову назад, как будто разглядывая длинные побеги, вьющиеся по стене.

— Представляешь, что когда-то я считал тебя соперницей? Ну и дураком же я был. А ты в это время расставляла ноги перед рабом. Рабом.

Он смеется так сильно, что его руки трясутся, и Амара боится, что он случайно порежет ее.

— Ты еще глупее, чем моя жена. Что он наговорил тебе, что ты решила так испортить себе жизнь?

Усилием воли Амара заставляет себя сохранять бесстрастный вид:

— Я не понимаю, о чем ты.

— Это его отродье? — кивает Феликс на Руфину.

Амара крепче обнимает дочку, стараясь заслонить ее от его взгляда.

— Должен признать, что, когда Виктория рассказала мне об этом, я подумал, что эта дура лжет. Тот мальчик без гроша за душой, который забирал тебя из борделя? Этого ты выбрала?

— Что бы Виктория тебе ни наговорила, это неправда.

— Значит, поиграть хочешь?

Феликс нежно проводит плоской стороной лезвия по ее коже; теперь она сидит очень прямо и не сводит с него взгляда.

— Сейчас я полностью завладел твоим вниманием? — Он говорит очень тихо.

Когда Амара не отвечает, он прижимает нож чуть сильнее.

— Да, — выдыхает она.

— Хорошая девочка.

Феликс улыбается, и ненависть застревает у Амары в горле, точно оливковая косточка, слишком горькая, чтобы ее глотать.

— Когда Виктория в первый раз повела меня по твоему чудному домику, я заприметил в таблинуме сундук, он стоял прямо под окном твоей спальни. Уверен, ты понимаешь, о чем я говорю. Как раз на такой сундук девочка вроде Виктории могла встать, если бы ей захотелось заглянуть в твою комнату и посмотреть, чем ты занята по ночам. Особенно когда выяснилось, что ты настолько предусмотрительна, что оставляешь там зажженную лампу, которая освещает всю кровать.

Феликс по-прежнему смотрит ей прямо в глаза, и Амара понимает, что не может скрыть свой страх.

— Виктория сначала противилась, но в конце концов она всегда делает то, чего я хочу. — Феликс пожимает плечами. — Знаешь, тебе не стоит ненавидеть мою жену слишком сильно. В течение более чем полугода она скрывала от меня твой секрет. Она решила предать тебя только после того, как я сказал ей, что мы трахались каждый раз, когда ты приходила уплатить часть долга, что, по моему мнению, ты бы стала мне лучшей женой, чем она. Так что можешь себе представить: когда она выдала эту невероятную историю, мне сначала показалось, что она все выдумала из злости.

Феликс наклоняется ближе к Амаре, и она закрывает руками Руфину, не желая, чтобы он даже случайно коснулся ее дочери.

— Но знаешь, что меня убедило? Я заставил ее повторить в точности, что она видела той ночью. Не один, а целую сотню. Она в таких животрепещущих подробностях описала, как он брал тебя, как будто видела картинку у себя в голове. И каждый раз ее описания совпадали. Потому что это была правда. — Он вздыхает, протяжно и довольно. — Мы оба знаем, что у Виктории не хватит ума запомнить такую сложную ложь. Рассказать мне в точности, как он трогал тебя и когда.

Феликс содрогается от отвращения:

— Хотя, думаю, плач она выдумала. Ты правда так делала? Плакала над ним после того, как он заканчивал?

Амара заставляет себя смотреть прямо в глаза Феликсу, не дергаясь, не подавая виду, что к ее горлу подступает волна тошноты:

— Это все ложь.

— Я понимаю, почему ты так упорствуешь. Зная, что за этим последует, ты вряд ли захочешь, чтобы правда вообще когда-либо выплыла наружу.

Феликс снова улыбается, на его лице появляются веселые морщинки; любой сторонний наблюдатель в тот момент ни за что бы не поверил, что он угрожает ей.

— Сколько Руфус дает на содержании ребенка, которого его раб прижил от шлюхи?

Амара отворачивается и не отвечает.

— Сколько бы ты заплатила мне, чтобы я держал рот на замке?

— Ты и вправду дурак, если думаешь, что Руфус станет тебя слушать.

— Согласен, поначалу он вряд ли меня послушает. Но после того, как он несколько раз перечитает письмо… интересно, не начнет ли картинка складываться у него в голове. Интересно, как Филос получил свой нынешний пост, не просила ли ты оставить его при тебе. Не говорила ли ты или не делала когда-нибудь что-нибудь, что выглядело бы подозрительно. Думаю, как минимум мы сойдемся на том, что пижон станет допрашивать Филоса. А рабов всегда допрашивают под пыткой. Твой гребаный любовник уже не будет выглядеть таким хорошеньким после этого, даже если сможет держать рот на замке.