Амара чувствует, как ей жжет глаза. Руфина спит, свернувшись комочком у ее груди, словно для нее не было места безопаснее, чем проклятые объятия матери.
— Сколько ты хочешь?
— Думаю, ежемесячной выплаты в размере двадцати денариев будет достаточно.
— Нам не на что будет жить!
— Боюсь, так бывает, когда губишь свою жизнь ради раба. Может, с твоей стороны было бы разумнее принять предложение другого человека, а не трахаться с ничтожеством.
Феликс лишь косвенно упоминает ее отказ, однако Амара видит, как все его тело напрягается от сдерживаемого гнева. Гнева из-за того, что она предпочла ему раба.
— К тому же тебе следует подумать о твоей прелестной дочурке. — Он говорит тихо, словно воркует над ребенком.
— Не прикасайся к ней.
— Какая прелестная лунула у нее на шее. И какая жалость будет, если она ее лишится.
— Ни у кого нет права сделать ее рабыней. Я вольноотпущенная.
— Вряд ли это будет иметь значение, когда откроется, кто ее настоящий отец.
— Ребенок
Феликс ухмыляется, наслаждаясь ее смятением:
— Ты правда не понимаешь, да? Мы не в Греции, Амара.
Он еле сдерживает смех, и от его неприкрытого злорадства у Амары мурашки бегут по коже.
— Я предоставлю ее отцу объяснять тебе положение дел.
Феликс наклоняется ниже, вновь прижав нож к ее коже.
— А когда он тебе все расскажет, думаю, назначенная мной цена покажется тебе низкой. Настолько низкой, что, может, когда-нибудь в будущем я ее и подниму.
Феликс тянется к Руфине, и хоть Амара и пытается увернуться, но нож мешает ей, и она только смотрит, как он касается кончиками пальцев головы ее дочки. Страх и ненависть так тесно переплетаются в ее сердце, что Амара не может сдержать слез, которые жгут ей глаза.
— Каждый день твоей жизни, Амара, ты будешь помнить, что в моей власти уничтожить все, что ты любишь. — Феликс убирает руку. — На следующей неделе в это же время приходи сюда, чтобы рассчитаться со мной. То же место, тот же день. И не приводи с собой британскую сучку.
Он убирает руку, резко встает и скрывается в толпе, ни разу не оглянувшись.
Амара не знает, как ноги несут ее обратно через рыночную площадь. Опустив голову, она проходит по саду Юлии, надеясь, что подруга не заметит ее, понимая, что не сможет скрыть своего состояния. Ей плохо не только от угроз, но и от внезапного ощущения беззащитности. Все те мгновения, когда они были близки с Филосом, вытащены на поверхность, под уничижительный взгляд Феликса. Она долго возится с щеколдой в своей комнате, а затем падает на табуретку у стола. От ее резких движений Руфина просыпается и начинает ныть. Амара пытается раскрыть тунику, чтобы покормить ребенка, но ее так трясет, что к тому времени, когда ей это удается, личико ребенка наливается кровью от злости. Как только Руфина прижимается к ее груди, Амара начинает всхлипывать, и все еще плачет, когда Британника возвращается с едой:
— Что случилось? Боец болен?
— Феликс, — выдыхает Амара. — Он знает. Знает про Филоса. Виктория ему сказала.
—
Амара прячет лицо в ладони, все еще плача; она не в состоянии возражать Британнике.
— Феликс сказал, что она молила меня о прощении.
— Я прощу ее, — рычит Британника. — Когда вороны выклюют ей глаза.
Она опускается на пол рядом с Амарой:
— Позволь мне убить его.
Они смотрят друг на друга. Обе прекрасно знают, как заманчиво это предложение.
— Это слишком опасно. Виктория поймет, кто это сделал. Она захочет отомстить.
— Я убью обоих.
Амара качает головой:
— Придется заплатить ему.
Британника в ярости бранится.
— Я не могу рисковать твоей жизнью, не могу допустить, чтобы это убийство связали со мной. Я не сомневаюсь в тебе, но это слишком опасно.
— Я сделаю это, когда ты переменишь свое мнение. — Британника поднимается и нависает над Амарой, пристально глядя на нее и Руфину. — А пока как мы ему заплатим?
— Я продам арфу, которую подарил мне Руфус. Это купит нам несколько недель.
— Она была для приданого Бойца.
— Этот платеж важнее, — говорит Амара, отворачиваясь, потому что ей стыдно смотреть в лицо Британнике. — Если я не заплачу Феликсу, у нее не будет шанса выйти замуж, получить приданое, вообще ничего не будет!
Британника бьет ладонью в стену. Ее тело сводит судорогой от злости, от мести, которую она не может вершить.
— Как будто снова там, — говорит она. И Амара знает наверняка, какое место имеет в виду Британника.
Остаток дня Амара и Британника почти не разговаривают. Обе ощущают свою беспомощность, но в остальном их чувства сильно разнятся. Амара упала духом не только из-за денег, но и потому, что безопасность Руфины теперь под угрозой. Она вновь и вновь прокручивает в голове слова Феликса и то и дело поглаживает лунулу дочери, словно ожерелье само способно призвать какую-то защитную магию.