Читаем Дом с золотой дверью полностью

Подъем по деревянному трапу вызывает у Амары неприятные воспоминания, но, как только она оказывается на просторной светлой палубе, где ей ничто не угрожает, все мысли о путешествии в качестве груза испаряются.

— Как красиво, — выдыхает она. Моряк, который помог им подняться на борт, смеется.

— Враги Рима говорят нечто иное, когда наш красавец налетает на них со скоростью орла, — произносит он и отходит к Плинию, который, как теперь видит Амара, стоит на носу корабля и беседует с другим моряком. Даже с такого расстояния она отмечает, как сейчас он не похож на рассеянного ученого, каким Амара привыкла его видеть. Впервые Амара может представить, как он выглядел в свои молодые годы, большую часть из которых пробыл на военной службе в Германии.

— Когда я путешествую морем, то всегда думаю о моем отце, да пребывает его тень в мире и покое, — вздыхает Юлия, облокотившись о деревянные перила. Ливия присоединяется к своей тетке, кладет руку ей на плечи и гладит ее. Этот жест на удивление интимный, и Амара сразу же вспоминает прикосновения Филоса.

— Твой отец также был на службе у императора? — спрашивает Амара.

— Последний его пост был вместе с Плинием в Испании, Плиний тогда командовал кораблем прокуратора, — отвечает Юлия. — Мой отец великолепно разбирался в финансовом деле, именно так он получил свободу в Императорском суде, за много лет до моего рождения, разумеется.

Благодаря надписи в Венериных термах, нарекающей ее подругу «дочерью Спуриуса», Амара знает, что Юлия незаконнорожденная; возможно, ее мать была конкубиной, как и сама Амара теперь.

— Я родилась, когда его жизнь уже клонилась к закату, — говорит Юлия. — Я рада, что он дожил до таких преклонных лет.

Когда весла поднимаются над водой, Амара хватается за перила. Она слышит крики, но не разбирает команды. Квадрирема медленно покидает порт, огибая колонну Венеры у входа в гавань. С такого близкого расстояния богиня кажется еще огромнее, и когда Амара поднимает взгляд, то испытывает иррациональный страх, что Афродита сейчас опустит гигантскую руку и раздавит ее, как муравья.

Как только они оказываются в открытых водах, раздаются новые команды, весла резво и ритмично поднимаются и опускаются, и корабль быстро развивает потрясающую скорость. Ветер откидывает волосы Амары назад, и она еще крепче держится за перила.

— К этому нужно немного привыкнуть, — замечает Ливия.

Амара боится выпрямиться и стоит ссутулившись у борта, когда к ним подходит Плиний. Он легко идет по палубе, не обращая внимания на качку. Амара усилием воли заставляет себя выпрямиться, не желая, чтобы он счел ее слишком нежной.

Плиний не тратит время на приветствия, а просто указывает на удаляющуюся линию берега.

— С моря открывается бесподобный вид на Кампанию, — говорит он, предлагая им взглянуть туда, куда он показывает. Повинуясь, Амара отрывает взгляд от сверкающей синевы, по которой они несутся на такой головокружительной скорости, и смотрит на берег. Земля движется не так умопомрачительно быстро, но Помпеи уже далеко, и Венера в гавани сильно уменьшилась.

— Те темные провалы на Везувии, которые вы можете наблюдать, — рассказывает Плиний, — одни из лучших виноградников в Италии. Местные садовники приучают лозы обвиваться вокруг тополей, они достигают самых высоких веток, поэтому с них крайне трудно собрать урожай. Я даже слышал, — добавляет он с улыбкой, так что Амара не понимает, шутит он или нет, — что сборщики урожая пытаются добиться, чтобы их погребальный костер и могила были оплачены по трудовому договору.

— Я сомневаюсь, что опытный работник может упасть с тополя, если только он не слишком усердно дегустировал прошлогоднее вино, — замечает Юлия, и Плиний смеется.

— Вон там находится Суррентум, — продолжает он. — Отсюда как раз видно мыс Минервы, смотрите, вон там, где когда-то жили сирены.

— Сирены жили здесь, на итальянском побережье? — спрашивает Амара.

— Если верить легендам, — с лукавой улыбкой отвечает Плиний.

Амара не помнит, чтобы она когда-нибудь путешествовала с такой скоростью, как во время этой морской прогулки по Неаполитанскому заливу. Она восхищенно слушает, как Плиний повествует не только о ландшафте побережья, горячих источниках, городах и реках, но и о связанных с ними легендах, животных, которые обитают в каждом регионе, и даже о растениях и их свойствах. Иногда Амара ловит на себе взгляд Юлии, которую явно забавляет то, с каким живым восторгом она внимает адмиралу. Даже Плиний, который уж точно никогда не интересовался Амарой как женщиной, как будто не может устоять перед ее чарами.

Они подходят к Мизену, и корабль начинает снижать скорость, а Плиний извиняется и отправляется к своей команде.

— Он любит, когда его слушают, — с нежностью и вполголоса произносит Юлия, наблюдая, как Плиний беседует с капитаном на носу корабля. — Не удивительно, что он освободил тебя.

— Это потрясающе, — говорит Амара. — Он как будто помнит все, что когда-либо читал. И в целом свете нет другого такого человека!

Перейти на страницу:

Все книги серии Дом волчиц

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза