Дом сержанта Павлова

— Дом слева, разбитый, занят младшим лейтенантом Заболотным, — доложил Жуков командиру полка.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ НАСТОЯЩЕЕ ДЕЛО

Прошло ровно четыре недели с того страшного воскресенья, когда гитлеровцы обрушили на Сталинград свой смертоносный груз. Думалось ли тем, кто нашел тогда убежище в доме облпотребсоюза на Пензенской улице, что им придется пробыть здесь так долго?

Круглые сутки в подвалах царил мрак, день ничем не отличался от ночи. Но за сменой суток следили строго. Отрывных календарей и всевозможных часов — будильников, ходиков, столовых, настольных — хватало. Их принесли сюда с верхних этажей. Вполне понятно стремление людей, отгороженных от мира каменными стенами подвала осажденного города, следить за бегом времени, такого тревожного и смутного. Наибольшую пунктуальность проявляла стройная, еще красивая Фаина Петровна, жена оружейного мастера с завода «Баррикады». Она отрывала каждый листок с таким видом, словно подталкивала календарь, а вместе с ним и время.

В первые дни, когда еще работал городской водопровод, жители подвалов запаслись водой. Наполнили все, что собрали по этажам, — детские ванночки, корыта, выварки, кастрюли, кувшины, графины и даже пустые винные бутылки. При экономном расходовании воды могло хватить еще на неделю. Хуже с едой. Основным продуктом были тыквы. Совсем немного осталось солонины и пшеницы, которую Наташа и Янина натаскали из сгоревшей мельницы.

Особенно тяжело стало, когда война пришла прямо во двор. Никто теперь толком не знал, что происходит за толстыми стенами подвалов.

Правда, недавно забрел какой-то веселый солдатик и лихо пообещал «прогнать ирода». Но дни идут, стреляют совсем рядом — на площади 9 Января и на Пензенской улице. И какой прок в том, что авторитетный Матвеич отличает пулеметную очередь от автоматной?

Притихли и хохотушки Наташа с Яниной. Ольга Николаевна категорически запретила им ходить наверх. «Пожалей мое больное сердце», — увещевала она дочь. Но девушки все же ухитрялись вырваться из-под надзора и нет-нет да и взбегали по лестнице.

Теперь даже Матвеич поддерживал Ольгу Николаевну:

— Дурные вы, думаете перед красивой девушкой и пуля посторонится?

И тут же с пристрастием начинал расспрашивать, что сверху-то видно? Девушки отвечали коротко:

— Стреляют…

В воскресенье 20 сентября однообразное течение жизни в подвале нарушило взволновавшее всех событие.

В самый разгар стрельбы, когда Наташа, только что спустившаяся сверху, еще не успела сказать: «Там творится черт знает что!» — дверь распахнулась, и в подвал ввалился солдат с тяжелой ношей за спиной.

Все замерли. По комнате пронесся ветерок, каганец, постоянно мерцавший на столе, задуло, и никто не решился его снова зажечь. Помещение освещал теперь лишь тоненький лучик, пробившийся сквозь щель неплотно прикрытой двери.

Когда солдат разглядел, наконец, в подвале людей, он вскинул автомат на изготовку, и в тот же миг раздался пронзительный крик тети Груши:

— Ой, боженьки ж мои, смертушка моя, детки малы-ые!..

— Да не шуми ты, тетка, не режут тебя, — раздался в ответ хриплый голос. На спине у вошедшего, держась за его шею, висел человек.

— Подсобите лучше, — и гость стал бережно опускать на пол свою кошу.

Русский! У всех отлегло от сердца. Зажгли каганец, потом другой Ольга Николаевна засуетилась возле дивана, освобождая место для раненого солдата. Санинструктор Калинин только что подобрал его на площади 9 Января и, не решаясь пробираться к дому военторга, втащил в ближайший подъезд.

Ольга Николаевна отстранила санитара и сама занялась раненым. Калинин не особенно возражал против этого. Он и сам еще не пришел в себя от переживаний последнего получаса. Этот уже немолодой человек немало повоевал, но в такое пекло, как здесь, в Сталинграде, попал впервые.

Раненого стали поить чаем, ради такого случая кто-то даже достал заветный кусочек сахару; тем временем мужчины принялись расспрашивать Калинина.

— Никак, ирода за Волгу пустили! — строго заметил Михаил Павлович.

Что мог Калинин сказать утешительного? Когда он тащил раненого, ему казалось, что немцы уже заняли все вокруг и с минуты на минуту можно ждать их появления в этом доме.

— Худо, папаша! Беда приспела, наперед не сказалась. — только и проговорил он, прихлебывая из большой эмалированной кружки горячий чай, заботливо поднесенный и ему Фаиной Петровной.

Все умолкли.

Первым подал голос Матвеич.

— Вот что, мать, — сказал он, обращаясь к жене, — достань-ка мои серые порты и тот старый пиджак; они ему впору придутся, — кивнул он в сторону лежавшего на диване солдата. — А машину эту дай-ка сюда, — потянулся Матвеич к Калинину за автоматом. — На случай чего, теперь тут нас с тобой двое вояк, не так ли, дружок? — и он лукаво подмигнул солдату.

В тревоге прошел весь день. А вечером в подвал ввалилась Лида Ритухина. Она была одета в рваную кацавейку, светлые волосы были наглухо упрятаны под серый платок, и в первый момент ее даже не узнали.

— В соседнем подъезде немцы! — она сказала это шепотом, но ее поняли все.