Дом сержанта Павлова

Стоя однажды на посту у амбразуры второго этажа и наблюдая за окутанной мраком площадью, Цугба заметил, что к дому крадется гитлеровец. Он полз один. Не иначе как разведчик. А раз так — жди следом остальных.

Цугба решил огня пока не открывать. Все равно никуда не денется. На всякий случай он поднял спавшего на диване в этой же комнате своего напарника Турдыева.

— Быстро к Павлову — одна нога здесь, другая там. Скажи: «лезет».

Турдыев, выяснив, что лезет только один-единственный немец, удивился:

— Зачем нам Павлов? Лучше давай я положу гильзу в карман.

Дело в том, что Турдыев, меткий стрелок, вел счет истребленных врагов по гильзам: убьет фашиста — и спрячет гильзу в карман. В редкие часы, когда не было ни минометного, ни артиллерийского обстрела, Турдыев забирался на чердак, откуда хорошо просматривались вражеские позиции. И если уж замечал врага — не миновать тому меткой пули!

Почему бы и теперь не прибавить еще одну гильзу к тем, которые уже позвякивают в кармане?

Но Цугба прикрикнул — на посту он был за старшего, — и Турдыев отправился выполнять приказание.

Выяснилось, что немца уже взяли на мушку Черноголов со своего наблюдательного пункта и Хаит, находившийся в подвале у пулемета. О происшествии уже знал и Павлов — он тоже следил за немцем.

А тот полз очень осторожно, часто замирал, выжидал, и все обратили внимание на то, что, пока он двигался, не вспыхнула ни одна ракета. А ведь обычно немецкие осветительные ракеты висели в небе почти непрерывно. Вряд ли тут простое совпадение. Скорей всего противник что-то замышлял.

Но вот фашист достиг минного поля.

Раздался взрыв.

По-видимому, гитлеровцы тоже наблюдали за своим разведчиком и, как только он подорвался, подняли сильную стрельбу из пулеметов и автоматов. Наши не остались в долгу.

В эту ночь немцы больше не пытались подбираться к дому. Фашисты поняли, что появилось минное поле, и присмирели.

Но зато уже с утра противник усилил свои «концерты». На дом методически обрушивалась солидная порция снарядов и мин.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ СТОЙКОСТЬ

Октябрь 1942 года был месяцем тяжелых боев. Гитлер, неоднократно передвигавший сроки взятия Сталинграда, назначил «окончательную дату» — 14 октября.

Перед фронтом 62-й армии появились свежие немецкие дивизии.

Вражеская авиация делала свыше тысячи самолето-вылетов в день, а 14 октября это число перевалило за две с половиной тысячи. Все вокруг было охвачено огнем. Загорелись нефтебаки, и пламя подымалось на высоту до восьмисот метров…

На участке дивизии Родимцева в течение октября натиск немцев тоже не ослабевал. Было ясно: противник стремится ликвидировать нарост, образовавшийся в его обороне.

Убедившись, что «Дом Павлова» основательно укреплен, немцы воздерживались до поры до времени от лобовых штурмов и предпринимали обходные маневры. Случалось, что фашистам удавалось прорваться чуть ли не к самой штольне, где находился штаб полка. Один такой прорыв был особенно опасным, и только исключительное самообладание спасло положение. Это произошло в первых числах октября.

Темной холодной ночью капитан Смирнов — новый начальник штаба полка, только что сменивший павшего смертью храбрых майора Цвигуна, — совершал очередной обход огневых точек. Противник не проявлял явной активности, и наблюдатели ничего подозрительного не обнаруживали.

На крайнем правом фланге полка, где позиции второго батальона подходили совсем близко к немецким, противник прочно удерживал два дома: Дом железнодорожника и Г-образный дом. Смирнов сам проверил охрану стыка с соседним полком и направился на участок третьего батальона. Когда капитан шел по ходу сообщения, где-то совсем рядом внезапно поднялась сильнейшая стрельба. Смирнов поспешил на мельницу, к телефону. И тут его встретил взволнованный связист. Оказывается, командир полка разыскивал начальника штаба по всем батальонам и ротам.

— Где вы там пропадаете! — послышался в трубке резкий голос Елина. — На мельнице, говорите? Давайте сюда, живо! Разве не видите, что творится?

А творилось действительно что-то необычайное. Стрельба все усиливалась. Пули летели, казалось, со всех сторон.

Расстояние от мельницы до штаба полка Смирнов преодолел по ходу сообщения в несколько минут — и тут все выяснилось: немцы прорвали оборону на том самом месте, где Смирнов побывал каких-нибудь пятнадцать или двадцать минут назад, и вышли к берегу Волги. Теперь два полка — сорок второй и тридцать девятый — были отрезаны и связи со штабом дивизии не имели.

К приходу Смирнова в штольне уже находился командир тридцать девятого полка, соседа слева. В эту тяжелую минуту Елин, как старший по званию, принял на себя командование обоими отрезанными полками.

— Собирайте всех, кого только можно, для контратаки, — приказал он Смирнову.

Легко сказать: «собирайте всех…» А сколько их, всех-то? Несколько штабных офицеров, писаря и телефонисты, два — три офицера из резерва, пяток связных от батальонов и рот да еще несколько лосевских разведчиков, отдыхающих в своем блиндаже рядом со штольней. В общем, человек 15—20.