Дом сержанта Павлова

Метрах в пятнадцати от дома Павлов со своими людьми — они ведь были налегке — обогнал Воронова.

Немцы пытались отбиваться гранатами, но безуспешно.

Еще минута — и Павлов, а за ним и остальные штурмующие ворвались в здание, которое в сводках именовалось «Молочным домом».

К Жукову немедленно был послан связной Коля Воедило. Он добрался благополучно. Капитан доложил по телефону Елину:

— Дом взят!

— Спасибо! Молодцы! — услышал Жуков в трубке голос полковника.

«Молочный дом» представлял собой разгороженную на клетушки каменную коробку без перекрытий и подвалов. Немцы, долгое время державшие его в своих руках, не сидели в нем постоянно. Их оборона проходила позади дома — в дзотах и траншеях.

Как бы то ни было, а пока надо было готовиться к отражению контратаки.

Воронов установил пулемет у окна, в других комнатах расположились бронебойщики и автоматчики, у пробоины в стене примостились с ручным пулеметом Павлов и Шаповалов.

Гитлеровцы не заставили себя долго ждать. Две их атаки удалось отразить, но потом положение усложнилось. Немцы стали забрасывать мины через верх — дом ведь был без крыши! — как в колодец, а в окна швыряли гранаты. С гранатами, правда, наловчились управляться: их удавалось тут же выбрасывать назад, прежде чем они успевали взорваться; но мины нанесли немалый урон. Чтобы хоть как-нибудь обезопасить себя от осколков, вдоль стен соорудили из кирпича нечто вроде загородок.

Воронов был ранен осколками мины в руку, ногу и живот. Прижавшись в уголке, он едва успел кое-как перевязаться, как разрывная пуля задела раненую руку… Но времени на новую перевязку не было. Немцы снова полезли — с шумом, с гиком…

— Огонь! — скомандовал Воронов своим пулеметчикам, а сам стал здоровой рукой кидать в окно гранаты. Кольца пришлось вырывать зубами.

Нет ни минуты передышки. Вот он заметил, что немцы выдвигают легкую пушку. Сейчас они ударят прямой наводкой…

— Снимай пулемет! — крикнул он.

Но было поздно: в тот самый момент, когда все кинулись к пулемету, в помещении разорвался снаряд.

Иващенко, Бондаренко и Свирин получили ранения. Еще один осколок впился Воронову в ногу…

Обливаясь кровью, он пополз к Афанасьеву — тот находился в соседней клетушке. Но добраться туда не успел: уже дважды раненную ногу оторвало совсем… Воронов лишился чувств.

Не меньшие потери понесли и бронебойщики. Был убит Сабгайда, ранен Мурзаев, обвалившаяся стенка засыпала Рамазанова. Якименко откопал своего друга — Рамазанов остался жив, но получил контузию.

А на другой половине дома бок о бок с минометчиками дрался сержант Павлов. Его отделение совсем растаяло: Шаповалов и Евтушенко — вот и все, кто остался в строю после четвертой атаки гитлеровцев. Погибли Василий Сараев и Семен Карнаухов — один из братьев, земляков Василия Глущенко, провоевавших вместе с первых дней Сталинградской битвы. Не было больше в живых и Алексея Чернушенко — девятнадцатилетнего командира «бобиков» — минометов. Ранило Павлова: пуля попала в стопу правой ноги.

Старший политрук Кокуров был в окровавленных бинтах. Его огромная фигура весь день мелькала то в одном, то в другом крыле дома. Добрым словом, а то и ловко пущенной в немца гранатой или очередью из автомата политработник воодушевлял бойцов.

Телефонист на командном пункте подал Жукову трубку. Послышался резкий голос Елина:

— Что же ты? Взял, а удержать не умеешь?

— Не удержать, товарищ полковник: большие потери. Убит Наумов, ранен Кокуров — он там все время… Никого почти не осталось…

Минута молчания. Потом снова решительный голос Елина:

— Отводи людей…

— Побьют и тех, кто выжил, — ответил Жуков. — Подождем до темноты.

— Пускай, когда стемнеет, — согласился командир полка.

С таким приказом и послал Жуков в обратный рейс связного.

Еще рано утром, как только «Молочный дом» был занят, туда попытались протянуть провод. Трех катушечных одного за другим сразило на площади, и пришлось отказаться от телефонной связи.

А Воедило совершал в тот день чудеса. Он метеором носился под пулями, каким-то особенным чутьем угадывал, когда именно надо прыгать в воронку, и за весь день не получил ни единой царапины, как, впрочем, не получил их и потом, на других фронтах. Пули прошивали у него и ушанку, и шинель, и голенище, а осколок мины даже застрял однажды в противогазе…

Так и провоевал он до последнего дня войны.

Это Воедило принес Жукову весть о Кокурове и Наумове. Он же отправился назад с приказом об отходе из «Молочного дома».

А немцы, засевшие в траншеях, атак не прекращали. К вечеру, когда они в который уже раз атаковали дом, невредимыми там оставались только трое: Афанасьев, Аникин и Хаит. Уже и отбиваться было нечем. Давно израсходованы патроны, собранные у раненых и убитых. Даже камни пущены в ход. Да еще моральное оружие: крики «ура!». Во весь голос, чтоб создать у врага впечатление, что не трое здесь…

Кричали и раненые: они лежали вдоль стен, загороженные от осколков наскоро сложенными стопками кирпичей.