Дом скитальцев

…В лодке они сразу потащили с себя комбинезоны. Не было сил терпеть на теле мокрую толстую ткань. Андрей дышал с тяжким присвистом. Вымыть бы его в ванне, с хвоей. Но где там ванна… Лучше об этом и не думать…

Она посмотрела вдоль берега. Воздушные корни переплетались диковинным узором – как на японских гравюрах. Под самым берегом дважды ударила рыба, побежали по воде, пересекаясь, полукруглые волны. «Это было уже, – подумала Аленка. – Гравюра, черные корни и два звонких удара». И еще она вспомнила, как в самый первый выезд, когда вертолет еще стоял посреди поляны, она почувствовала, что много-много раз увидит эти корни, и берег, и поляну.

Андрей протянул ей тяжелую фляжку, обшитую солдатским сукном. Чай был холодный и свежий на вкус, потому что фляжка все утро стояла на солнце. Аленка сидела, опираясь на борт, и пила маленькими глотками. Уплыть и больше никогда не видеть – ни Клуба, ни берега, ничего. Лежать в домашних брюках на ковре и читать. Какую-нибудь дрянь, Луи Буссенара или «Маленькую хозяйку большого дома». Она знала, что это пройдет, но ближайшие два дня им не стоит ходить в муравейник. Она не могла бы вспомнить, что с ней было, когда она корчилась там, перед Клубом. Даже если бы захотела. Все это было где-то внизу, под человеческим, и сейчас она была сухая и шершавая, как сукно, и чудное дело – все это подействовало на Андрея больше, чем на нее.

Он и торжествовать не в состоянии. День торжества. «Сегодня – день победы, и вчера был день победы, – подумала Аленка. – Но тебе не до побед». Андрей сидел, опустив распухшие руки.

– Ну-с, можешь плясать, – сказала Аленка. – Гипотеза муравьев разумных получила экспериментальное подтверждение.

– Да, – ответил Андрей и отвернулся. Аленка почувствовала, как сердце остро подпрыгнуло – тук-тук – и отозвалось в животе. Палатка одиноко маячила вдали над поляной.

– Пошли домой. Надень-ка шляпу, сейчас же.

Андрей надел шляпу.

«Плохо. Плохо ему совсем».

– Что это было, Андрей? Инфразвук?

– Не знаю. Наверно. Как ты себя чувствуешь?

– Отменно я себя чувствую.

– Не врешь? – вяло спросил Андрей.

– Чудак, – сказала Аленка. – Я прекрасно себя чувствую.

– Посчитай пульс.

– Брось, ей-богу. Не больше восьмидесяти.

– Гребем в рукав.

Аленка опустила весло.

– В какой рукав?

– К запруде.

– Никакой запруды. Обедать и спать.

– Хорошо, – ватным голосом сказал Андрей. – Оставайся обедать, а я пойду к запруде.

– Ты же помрешь.

Андрей посмотрел на нее и надел черные очки, которые она ненавидела. Лодка повернулась на месте и двинулась к рукаву.

– Они-то мыслят и заботятся о будущем, – бормотал Андрей, – зато мы думать перестали…

– Это почему?

– Сейчас увидишь.

«Ладно, я тебя разговорю», – подумала Аленка.

– А почему… – Она хотела спросить, почему она забеременела здесь, а не дома, в Москве, в тишине и покое.

– Что – почему?

– Каким образом они заботятся о будущем?

– Пытаясь нас уничтожить.

– Вот это да… – сказала Аленка. – По-моему, совсем наоборот.

– Ну конечно, конечно… Разум всегда гуманен… Ты об этом спрашиваешь?

– Ну, примерно так.

Андрей, как спросонья, почесал голову под шляпой, вздохнул и наконец посмотрел на Алену сквозь очки.

– Предположим, это логичный вопрос, если говорить о человеческом разуме. Который, ммм, ну, прошел определенную школу эволюции. В какой-то мере логичный. А насчет Клуба – это зряшный вопрос.

Он опять замолчал, но Алена знала его хорошо, и она уже почувствовала себя в силе – пирога ходко шла под веслом, и с каждым взмахом дышалось все глубже, и голова становилась яснее.

– Излагай, – сказала Алена. – Давай, давай, я слушаю.

– Хорошо. Гуманность – продукт эволюции, и продукт достаточно поздний. Это ощущение человечества как единого целого, – сказал Андрей, и Алена увидела, что он готов. Голова заработала.

– Каждый человек – член человечества. Но мы едины. Убить человека – значит убить самого себя. Это сущность гуманности.

– Теория, а? – сказала Алена.

Андрей фыркнул – удовлетворенно:

– Вот и я про то… Ощущая другого человека как брата своего, мы все равно с охотой его убиваем. За примерами ходить недалеко. – Он кивнул через плечо в сторону деревни. – А крокодилов уж ты решительно отказываешься считать братьями меньшими, сколько я тебя ни уговаривал…

– Сначала ты их уговори, – сказала Алена.

– Ну, пока ни один крокодил тебя не скушал… А вот муравьеды очень охотно жрут эцитонов, а мы, с точки зрения Клуба, очень похожи на муравьедов. Гигантские, бессмысленные, жадные твари… Скажешь, у нас есть орудия? У муравьеда тоже есть, и тоже убийственные – когти и язык… в метр длиной… Лазим к ним, лазим. Сколько мы уже перебили солдат? Тысячи…

– Андрюш, ну опять ты за свое… Они же на нас нападают.

– Лазим, как крокодилы под палаткой, – не унимался он. – Муравьеда тоже укусами не прогонишь… пока не гукнешь в морду инфразвуком. Гуманность, гуманность… С его точки зрения, – теперь он кивнул в сторону Клуба, – гуманно было бы оставить его в покое.

– Сегодня он мог убедиться, что мы неагрессивные, а?

– Крокодилы тебя сто раз убеждали… Ну, поглядим, вдруг он действительно что-то поймет.