Дом солдатской славы

Но враг не дремал. Вернувшись в гарнизон, я узнал, что в мое отсутствие был бой. Гитлеровцы, видно, считали, что наши бойцы в этот праздничный день будут под хмельком, потеряют бдительность. И просчитались. Гарнизон отбил атаку. В бою были ранены — легко Чернышенко и тяжело Турдыев. Последнего пришлось отправить в госпиталь.

Ко второй половине ноября обстановка заметно изменилась. Силы гитлеровцев были истощены, и они уже не могли вести широких наступательных операций. С верхних этажей мы наблюдали, как они возводили укрепления, строили блиндажи: фашисты всерьез рассчитывали зимовать в Сталинграде. Их командование еще надеялось подкопить силенок и в будущем предпринять новый нажим на защитников города.

Но бои тактического значения не прекращались. Фашисты всячески пытались улучшить свои позиции и время от времени предпринимали вылазки, стремясь — в который раз! — захватить наш дом. Но гарнизон был всегда начеку.

Да и обороняться нам стало значительно легче. Мы уже не чувствовали оторванности от других подразделений батальона. Кроме связных, к нам часто приходили политработники, и мы теперь всегда были в курсе событий, происходивших на фронтах. Даже газеты нам доставляли почти ежедневно. Бывала у нас и та самая худенькая санитарка Маруся, которую я видел в первые дни на мельнице.

За эти дни произошло еще одно событие, относящееся к нашему гарнизону; после недолгой отлучки из «тылов» вернулся сияющий Воронов и сообщил, что его приняли в комсомол. Товарищи от души поздравляли храброго пулеметчика. Партийно-комсомольская прослойка нашего гарнизона окрепла, она была той силой, которая цементировала, группу.

Через наш дом в тыл врага часто проходили разведчики не только из батальона и полка, но и дивизионные. Однажды с вражеской стороны полковые разведчики притащили завязанного в мешке оглушенного прикладом здоровенного фрица «языка». В другой раз командир роты предупредил, что к нам придут две девушки, надо помочь им пробраться в тыл врага. Молодых разведчиц встретил Воронов и. проводил в центральный подвал. Мы познакомились. Та, что чуть пониже, в темной косынке назвала себя Марией Веденеевой, другая — Лизой Погареловой. Жили они под кручей в землянках. Когда здесь расположился штаб нашего полка, подруги пришли к полковнику Елину и попросились в часть. С тех пор стали они ходить в разведку. Пробравшись в расположение врага, Лиза и Мария нанимались к фашистам стирать белье, мыть кухонную посуду, а по выполнении задания возвращались с ценными сведениями.

— К нам или дальше? — спросил Павлов.

— Не к вам, к немцам на работу идем, — улыбнулась Лиза.

— И не страшно?

— Не впервой.

— Когда же обратно ждать?

— Не раньше, чем через неделю, а может, и позже… Все зависит от тамошних условий.

— А работа очень ответственная?

— Об этом спрашивать не полагается. Работаем для общего дела.

— Может, чайку попьете?

— Нет, спасибо, некогда. Проводите нас на площадь.

По подземному ходу мы вывели девушек в наружный подвал. Пожав нам руки, они вылезли наверх и слились с израненной землей. Сколько мы ни смотрели, пытаясь разглядеть разведчиц при свете немецких ракет, девушек не было видно. Это действительно были опытные разведчицы.

С КП роты позвонили о том, чтобы приготовили место для работы минеров. Мы обрадовались, потому что необходимость в них назрела давно. Саперы проработали у нас всю ночь. К утру по Солнечной улице до северо-западного угла здания пролегло минное поле. С западной стороны за ним саперы поставили противопехотное препятствие — спираль Бруно. Метрах в тридцати от дома заложили двадцатикилограммовый управляемый фугас.

— Ну, теперь пусть попробуют сунуться! — говорили бойцы.

На нашем участке гитлеровцы, занятые укреплением своих позиций, редко предпринимали активные боевые действия. Да и атаки их теперь были какими-то вялыми, нерешительными: высунутся на площадь, мы стеганем их из всех видов оружия — они и назад. Свободного времени у нас оставалось немало. Целыми днями в подвале наигрывал патефон, не смолкали шутки и смех. Воронов раздобыл скрипку и теперь не расставался с ней.

— И когда ты бросишь пиликать? Надоел, — говорили ему товарищи.

— Это же мать музыки, хлопцы, понимать надо, — отвечал пулеметчик и продолжал терзать инструмент.

Не меньше, чем скрипке, доставалось пианино, которое мы спустили с четвертого этажа в подвал. Каждый, кто проходил мимо, считал своим долгом побарабанить по клавишам, и по отсекам подвала то и дело неслись звуки «собачьего вальса».

В одну из таких минут к нам и попали корреспонденты центральной газеты, мужчина и женщина в сопровождении комбата. По их просьбе я рассказал им о Воронове, Павлове, Глушенко. Корреспонденты посмотрели наши огневые точки, подземные ходы, противопехотные заграждения.

Не успели они уйти, как из-за угла дома на Республиканской улице вышла старушка. Она постояла на углу и повернулась к Солнечной улице. Бабуся шла по противоположной стороне к мельнице, а мы, наблюдая за ней, замерли: стоило ей чуть уклониться в сторону, и попадет на минное поле.

— Бабка, заходи сюда, — крикнул Воронов.