– Потому что ее нет, – подсказала я. – Нам нужен Калидрий.
– Чтобы выдать Мордексу в обмен на фрейлину и безопасность наших деревень? – спросил Цирлий. – Вариантов впрямь нет? А что Реликт, тот нерадивый ученик, паршивая овца? Он ведь у нас под стражей. Реликт нас не выручит?
– Я пообещала Калидрию, что даже в самый недобрый час не обращусь к Реликту. Калидрий не доверял своему ученику. Магический дар Реликта он считал темным и извращенным.
– Калидрий не мог предвидеть наших нынешних бед, – заметил Цирлий.
– Это несущественно. Я не намерена выдавать Калидрия Мордексу. Граф своих обязательств по договору ни за что не выполнит. Уж я его знаю. Одно время нас с ним хотели поженить.
– Миледи, граф Мордекс – ваш сводный брат, – тактично напомнил Добентон.
Замешательство на миг спутало мне мысли. Я не сомневалась: нас с графом хотели поженить, пока закулисная политика не сделала помолвку невозможной. Откуда я могла знать его голос, его манерность и неумение держать слово, если не входила в ближайшее окружение Мордекса на правах будущей супруги?
– Он прилетал ко мне играть… – Я осеклась, почувствовав, сколь нелепы мои слова. – Я помню его корабль, роботов…
– Миледи нужно выспаться, – проговорил Добентон. – До полного изнеможения довела она себя заботами о своем народе.
Цирлий молча смотрел на меня. Я не знала, о чем он думает.
– Калидрий должен вернуться, – увереннее прежнего сказала я. – Не для того, чтобы мы обменяли его на фрейлину, а чтобы использовать магию против Мордекса. Какого чародея им ни выдай, наши враги из Черного Замка могут нарушить свои обещания.
– Истинная правда, – согласился Добентон.
– Я отдаю отчет в том, что говорю, и настроена решительно. Время пришло.
– Решать вам, миледи, – проговорил Цирлий.
– Да, – отозвалась я. – Да будет так во веки веков.
Я уколола палец иглой кровной связи и выдавила чисто-алую каплю. Больно не было. Где-то в Королевстве Калидрий, могущественнейший из чародеев, прочувствовал боль за двоих.
Глава 21
– Ты же неглуп, – сказала Волчник нарочито громко, чтобы слышали все собравшиеся, хотя она обращалась к пленному. – Опыта тебе не занимать – многое в жизни повидал. Ты прекрасно понимаешь, какую участь я тебе уготовила.
– Так давай к делу, – отозвался Синюшка. – Ты уже надоела мне до смерти.
Допрос проводили на свежем воздухе – на одном из самых больших балконов имирской башни. Синюшку вывели из стазиса. Шаттерлингу Бархатницы повезло меньше – он превратился в кучку пепла, а вот Синюшка уцелел. Как и предполагала Волчник, его стазокамера была в лучшем состоянии, чем три другие. Переход в реальное время он выдержал без проблем и теперь, в прямом и переносном смысле, оказался в руках Горечавок.
Точнее, оказался на несколько минут. Опасаясь, что Синюшка лишит себя жизни или возможности полноценно отвечать на вопросы, Волчник распорядилась поместить его в ограничитель – стойку сложной конструкции, жесткий каркас с прозрачным параллелепипедом из механогеля, – в который Синюшку, теперь раздетого, усадили силой. Ограничитель позволял дышать и общаться, а выбраться из него пленник не мог. Предположение об имплантированном устройстве для самоубийства мы отмели сразу – Синюшка активировал бы его еще в стазокамере, когда ради допросов уменьшали кратность сжатия времени.
Аппарат для рассечения поставили в центр балкона, подсоединив ограничитель, в котором сидел Синюшка. Над ограничителем повисли вертикальные стеклянные панели, каждая длиной и шириной с жесткую стойку. Расположились они правильным кругом, над каждой – серая перекладина с фланцем и леваторами. Панели могли выполнять элементарные команды Волчник. Все это синтезаторы изготовили по древним чертежам.
Механогель, проникнув Синюшке в легкие, действовал на нервную систему, поставлял воздух и информацию, позволял дышать, двигаться, правда до определенных пределов, и слышать вопросы. Мы видели, как вздымается его грудь, как его глаза следят за Волчник, расхаживающей взад-вперед.
– Трех твоих сообщников я уже убила, – начала она. – Я и тебя убила бы без колебаний, да ситуация изменилась. Погибла наша сестра. Ее уничтожили, потому что она докопалась до важной информации. Поэтому тебя я не убью, то есть пока не убью – сперва выжму все соки, а там, глядишь, и интерес потеряю. Ты для меня – ничто, лишь хранилище известных тебе сведений. Их я из тебя выбью, если не сразу, то постепенно.
– Делай что хочешь – ничего у тебя не получится.
– Опустить панель! – скомандовала Волчник, глянув в сторону.
Одна панель тотчас отделилась от группы и опустилась до самого ограничителя. На миг она замерла в этом положении, потом по команде Волчник двинулась дальше – пробила невидимое стекло и, словно острый нож, прорезала механогель. Саму панель мы почти не видели, только бледный опускающийся край.