– Через десять дней ты представишь свою нить, Портулак. – Я заметил мелькнувшее на ее лице беспокойство, но продолжил, зная, что она наверняка поймет. – Это наш единственный шанс. По правилам Горечавок каждый на этом острове обязан получить твою нить. Естественно, за одним исключением.
– Это исключение – я сама, – медленно кивнула она. – Мое физическое присутствие не требуется, поскольку мне уже известны мои собственные воспоминания. Но что насчет…
– Меня? Что ж, это тоже не проблема. Поскольку аппаратурой управляю я, никто не обязан знать, что меня не было на острове, когда сплеталась твоя нить.
Я наблюдал за Портулак, пока та размышляла над моей идеей. Сомнений в том, что все получится, у меня не было. Я изучил проблему со всех возможных точек зрения, выискивая малейший изъян, но ничего не обнаружил. По крайней мере, ничего такого, с чем не мог бы справиться.
– Но ты не будешь знать мою нить, – сказала Портулак. – Что, если кто-то спросит?..
– И это тоже не проблема. Как только мы договоримся насчет нити, я смогу немедленно ее получить. Я просто никому ничего не скажу до твоего дня сплетения. Все будет выглядеть так, будто я получил ее тем же способом, что и все остальные.
– Погоди. – Портулак подняла руку. – Что ты сейчас сказал… о нашей договоренности насчет нити?
– Гм?..
– Я что-то упустила? Договариваться не о чем. Я уже подготовила и отредактировала мою нить так, что она полностью меня устраивает. Не осталось ни одного воспоминания, с которым бы я не намучилась тысячу раз, то вставляя его, то вновь убирая.
– Ты наверняка права, – сказал я, зная, как Портулак стремится к совершенству во всем. – Но к несчастью, нам придется сделать это событие чуть более ярким.
– Не вполне тебя понимаю, Лихнис.
– Нужен надежный отвлекающий маневр. Твои воспоминания должны взволновать всех на острове и стать темой для разговоров на многие дни. И повод к ним следует дать еще до сплетения нити, чтобы все с нетерпением ждали. Тебе придется делать намеки и выглядеть гордой и самодовольной. И равнодушно похваливать нить кого-то другого.
– Упаси нас Господь от равнодушных похвал.
– Поверь, – сказал я, – я все это прекрасно знаю.
Она покачала головой:
– Я не смогу, Лихнис. Это не в моем стиле. Я не умею хвастаться.
– Вламываться в чужие корабли тоже не в твоем стиле. Правила изменились, теперь нужна гибкость.
– Тебе хорошо говорить. Ведь это меня просят врать… и, собственно, почему я должна соглашаться? Ты что, хочешь сказать, что моя настоящая нить вряд ли вызовет особый интерес?
– Вот что, – заявил я, будто эта идея только что пришла мне в голову, – как насчет того, чтобы я взглянул сегодня ночью на твою нить? Я быстро прогоню во сне запланированную на сегодня нить и выкрою время для твоей.
– А что потом?
– Потом мы встретимся и обсудим материал, с которым нам предстоит работать. Сделаем несколько поправок – усилим одно воспоминание, ослабим другое. Возможно, чуть сэкономим на правдивости изображаемых событий…
– В смысле, присочиним?
– Нам нужен отвлекающий маневр, – сказал я. – Это единственный способ, Портулак. Если поможет… не думай об этом как о лжи. Считай это созданием маленькой неправды ради освобождения куда большей правды. Как тебе?
– По мне, это очень опасно, Лихнис.
Но мы именно так и сделали.
Десять дней – предельно малый срок, а впрочем, будь у нас больше времени, в мою душу наверняка закрались бы сомнения, правильно ли мы поступаем. Приходилось каждый раз напоминать себе, что поводом для нашего предприятия стала фальшивая нить. Из-за лжи Лопуха и мы вынуждены пойти на ложь. Увы, иной реальной альтернативы я не видел.
Изначальная нить Портулак оказалась не так плоха, как я опасался. В ней содержался достаточно многообещающий материал, требовалось лишь надлежащим образом его преподнести. И уж точно он выглядел куда более волнующим и захватывающим, чем мой краткий очерк о закатах. Тем не менее имелось множество возможностей аккуратно подправить некоторые факты – ничего выдающегося, ничего такого, что побудило бы других искать изъяны в нити Портулак, но достаточно, чтобы оправдать предвкушение, которое она уже разжигала. И в этом отношении она превзошла саму себя: фактически ничего не сказав, сумела создать вокруг своей нити атмосферу нетерпеливого ожидания. Вполне хватало высокомерной походки, расчетливой уверенности во взгляде, сочувственной, чуть жалостливой улыбки, с которой она реагировала на усилия всех остальных. Я знал, что Портулак ненавидит каждую минуту этой игры, но, к ее чести, свою роль она исполнила со всей страстью. К вечеру сплетения ее нити всеобщее возбуждение выросло до предела. Нити Портулак предстояло назавтра стать предметом стольких обсуждений, что вряд ли кто-нибудь рискнул не увидеть ее во сне этой ночью, даже если бы моя аппаратура позволила подобное. Для каждого стало бы невероятным позором лишиться возможности высказать свое мнение о нити Портулак.