Дом Солнц

– Выходи из замедления, – предложил я, чувствуя, как бешено крутится стрелка моего хронометра. – Поговорим в реальном времени.

– Мне и так неплохо.

Ко мне подошел Аконит и умиротворяюще поднял руки:

– Братан, не вмешивайся. У нас все под контролем.

– Ага, под контролем. Волчник пленных будто косой косит. Осталось только двое. Теперь каждый на вес золота.

– Мне достаточно разговорить одного, – заявила Волчник и снова потянула рычаг влево.

Я вышел из замедления и оказался среди потрясающе естественных восковых фигур. От ярусных скамей я рванул к постаменту, а когда пробирался через электроэкран, скрывающий зрителей, меня слегка кольнуло током. Волчник до сих пор смотрела на мое место, но выражение ее лица менялось – я словно наблюдал за медленным-медленным оползнем. Голова начала поворачиваться вслед за размытым пятном, которым я для нее казался. Раз! – я столкнул ее руку с рычага-регулятора и вернул Бархатницу в глубокий стазис. За спиной у меня засуетились шаттерлинги, один за другим выходившие из замедления. Правая рука Волчник двинулась к хронометру.

Кто-то схватил меня за плечо. Аконит! Он рывком развернул меня лицом к себе.

– Зря ты так, братан, – раздосадованно проговорил он. – Мы перед тобой в вечном долгу, но всему есть предел.

Аконит прижимал меня к стазокамере Бархатницы. Я бы оттолкнул его, да в другую руку как клещами вцепился Маун.

– Она же не ведает, что творит!

Волчник вышла из замедления.

– Убирайся! – зашипела она.

– У тебя от ненависти рассудок помутился.

– Они нас ненавидят. Почему бы не ответить им взаимностью, хоть самую малость?

– Потому что мы Горечавки. И все наши добрые дела на протяжении шести миллионов лет говорят, что мы лучше и выше.

– У тебя свое мнение. У меня – свое. – Волчник кивнула Акониту и Мауну. – Лихнис хочет как лучше, но нельзя, чтобы он срывал мне допрос. Выведите его из зала, а дальше пусть Чистец с ним разбирается.

Чистец, который доселе молчал, поднялся с места:

– Прости, Лихнис, такие выходки мы терпеть не намерены. Покинь зал добровольно, не то тебя выведут. Мне бы этого не хотелось, но раз тебе так нужно внимание… – Чистец отмахнулся с такой безнадежностью, словно не чаял меня понять.

– А если Синюшка не врет? – упирался я. – Если среди нас предатель, гибель пленных ему очень на руку. Тогда никто его не выдаст.

– Уходи, Лихнис! – велел Чистец. – Уходи, пока не наговорил того, о чем потом пожалеешь. Я очень в тебе разочарован. Я считал тебя здравомыслящим, надеялся, что ты забудешь про корабль Портулак и не затаишь обиду на Линию. Очевидно, я ошибался.

– Мы стали жертвами чудовищной атаки, – начал я. – Жестокой, совершенной без предупреждения. Мы должны добиваться справедливости, должны призвать злоумышленников к ответу. А вот попирать моральные принципы, которым всегда следовали, не должны.

– Времена сейчас другие, – заметила Волчник. – К тому же это они нас спровоцировали, а не наоборот.

Тут дверь зала распахнулась – мелькнуло имирское небо, розовеющее в лучах заката. Я с изумлением понял, что просидел взаперти почти целый день. На пороге стояли Лопух, который сегодня патрулировал орбиту, и имириец с крыльями и маской.

– У нас важное заседание, – строго напомнил Чистец.

– Заседание подождет, – осадил его Лопух. – Имирийцы разыскали меня, едва я сошел с шаттла. – Он с имирийцем шагнул в зал и закрыл за собой дверь. – Речь о Минуарции.

– Что с ней?

– Погибла. – Лопух замолчал, справляясь с эмоциями. – Видимо, упала с балкона – и прямо на обелиск Дара Небес, ниже самого низкого уровня города.

Флайер ждал у ближайшей посадочной площадки, молотя крыльями темнеющий воздух. Первым на борт поднялся Чистец, за ним Лопух, Аконит и Донник, следом Калган и Горчица, потом Люцерна и я. Едва я оторвал ногу от площадки, флайер взял с места, а как только я уселся в плюшевое кресло, мы понеслись вниз. Я представил, каково было Минуарции: она падала и понимала, что ни одна сила во Вселенной ее не остановит. Мне довелось стоять на краю скалы десятикилометровой высоты, зная, что малейшая неловкость закончится падением. Только до встречи с Фантомом меня никогда не сталкивали и я не падал. Впрочем, и тогда опасность быстро осталась позади. А Минуарции не повезло. Ожидание смерти, которая не просто близка, а неизбежна, страшнее, чем сама смерть. Я искренне надеялся, что Минуарция была мертва или без сознания к тому моменту, как упала на обелиск, но чувствовал, что выяснить это не удастся.

– Упади Минуарция с другой башни или с моста, она пролетела бы между «пальцами», – предположил Горчица, – а если бы упала в песок, то выжила бы?

Имириец Лимакс глянул на дюны:

– Боюсь, что нет. Даже если бы она не разбилась мгновенно, падение вызвало бы лавину, и Минуарция задохнулась бы, мгновенно утонув, – с переломанными-то костями. Ужасная была бы смерть, уверяю вас.

– Это не значит, что Минуарции повезло, – заметил я.

– Нет, шаттерлинг, не значит, – хмуро отозвался Лимакс. – Я лишь говорю, что могло быть хуже.