Постояв немного, она отправляется покорять последнюю милю. Небо – огромное. Трава уже покрылась росой. Тея продолжает идти, объемистый полотняный мешок бьет ее по бедру. Голова под чепцом потеет, спина ноет, шея горит, а ноша оказывается тяжелее, чем она ожидала. Молодая женщина, одиноко идущая по сельской тропинке, хочет остановиться, но боится это сделать. Даже если вокруг никого нет, остановка здесь кажется ей разоблачением – в городе такое было бы немыслимо. Презрительные слова старика все еще звучат в голове:
«Прямо сейчас, – представляет себе Тея, – я могла бы быть единственной оставшейся женщиной на земле».
«Сейчас было бы неплохо поплакать», – думает девушка, отмахиваясь от сонной мухи и вглядываясь в теплый, мерцающий впереди воздух над тропинкой. Было бы хорошо дать волю грозе рыданий, которая раскатами грохотала внутри с того момента, как Тея ушла из дома, прочь от судьбы, которой никогда не хотела. Она может рыдать и кричать, никто не узнает.
Тея оглядывается вокруг: огромное голубое небо, низкая и бескрайняя земля. Так это и есть Ассенделфт. Подумать только, здесь выросла ее тетя. Сколько раз тетя Нелла кричала здесь? Или она держала все в себе?
«Ты уже зашла так далеко, – убеждает себя Тея, спотыкаясь. – Просто продолжай идти». Но теперь девушка боится, что дом в Ассенделфте может оказаться просто сказкой, выдуманной тетей, чтобы объяснить ее собственное бегство в город мечты – Амстердам. Чтобы оправдать горечь многих лет, когда эта мечта не сбылась. Возможно, никогда не существовало пьющего отца и матери, утонувшей в озере. Никогда не было брата и сестры. Никогда не было дома настолько ужасного, что тетя Нелла в него не вернулась. Все могло оказаться ложью, и Тея вляпалась в это, не имея ничего, кроме сумки с одеждой и двух миниатюр.
Тея решила податься в Ассенделфт, потому что знала – отец не подумает, что она способна на такое путешествие, а Корнелия вряд ли может представить, что она захочет поехать сюда. Ее тетя никогда не приедет сюда в поисках племянницы, потому что это место преследует ее в кошмарах и она поклялась никогда сюда не возвращаться. Тея пришла в междумирье, где, как ей казалось, она будет в безопасности. Но спустя несколько часов она отчаянно хочет, чтобы ее нашли.
Стоит Тее почувствовать, что она вот-вот расплачется от осознания масштаба собственного провала, как она видит это. Не выдумку, не плод воображения тети, а реальность. Вдалеке виднеется силуэт дома, его все еще кажущиеся крошечными трубы поднимаются к небу. Должно быть, это дом детства тети Неллы, потому что поблизости нет других домов. Июньское солнце освещает его, как драгоценный камень, обрамленный облаками. Словно чья‐то рука капризно уронила его с большой высоты, чтобы проверить, как он будет смотреться в этом клочке пространства.
Сердце Теи бьется чаще. Ноги шагают по земле, а мир вокруг наполняется красками. Девушка начинает бежать. Дом становится все больше, в нем два широких этажа с толстыми стенами, кирпичная кладка – цвета запекшейся крови. Приближаясь и затаив дыхание, Тея видит огромную дыру в крыше, в нескольких трубах не хватает кирпичей, а те, что еще стоят, дышат на ладан. Она останавливается у прогнившего забора, тяжело дыша, в голове все плывет и кружится. Все окна заколочены. Дом слеп, связан, входная дверь тоже заколочена несколькими крепкими досками. В окнах первого этажа вьется плющ, а палисадник перед домом зарос и одичал.
Тея проскальзывает между прогнившими столбами забора. Несмотря на странную тишину, царящую в доме, трудно не почувствовать, что за ней наблюдают. Может, кто‐то подглядывает из-за досок? Тея смотрит по сторонам и ждет. Но до нее доносятся лишь жужжание пчел, шелест ветра в листве, жалобное пение птиц в кронах деревьев, названий которых девушка не знает. Здесь нет коров. Нет кур. Нет ни овец, ни диких лошадей. Здесь растут фруктовые деревья, такие, какими их описывала тетя Нелла: одни низкие и корявые, другие пышные. Пробивающиеся сквозь густую траву маки похожи на красные пятна краски в зелени.
Но дом, в котором прошло детство тети Неллы, уже не тот, что раньше. Тея смотрит на древние стены, и, пусть ее тянет к ним, в сердце растет страх. Ловушка готова захлопнуться.
XXX