Дом Судьбы

Над Амстердамом занимается рассвет, но небо все еще усыпано звездами. Нелла складывает нижнее белье, пару блузок и несколько хлопковых чепцов в кожаную сумку. На этот раз она обойдется без дорожного чемодана и без попугая в громоздкой клетке, как в том, отзеркаленном сейчас путешествии. Она кладет в сумку деньги, вырученные от продажи «Кораблекрушения» Марин. Прежде чем успевает передумать, сворачивает план дома своего детства – места, которое то появлялось, то исчезало из ее мыслей с тех пор, как Нелла поняла, куда могла направиться Тея, – и кладет туда же, в сумку. Поцеловав миниатюру младенца, сует его в карман. Она пишет записку Отто и Корнелии, потому что, хотя ее исчезновение и не вызовет столько волнения, как пропажа Теи, она не может уйти просто так. Нелла надеется, что они смогут разобрать ее каракули и понять, почему она так торопилась.

Внизу, в прихожей, Отто все еще спит на стуле, побежденный усталостью. Кусок куриного пирога съеден, но судя по крошкам, рассыпанным по полу, это постарался Лукас. Нелла не может представить, насколько надо устать, чтобы заснуть в такой неудобной позе, но на мгновение, в полумраке прихожей, она боится, что он только притворяется спящим и будет настаивать, чтобы пойти с ней туда, куда она должна отправиться одна.

Затаив дыхание, Нелла выжидает, но Отто по-прежнему – в мире сновидений. Она надеется, что там на него снизойдет благословение и он сможет отдохнуть, прежде чем вернется в настоящее и вспомнит вчерашний день. Он может рассердиться на Неллу за то, что ушла без него, но она остается непреклонной и на цыпочках спускается в кухню, где оставляет записку.

Нелла складывает в сумку побольше припасов, приготовленных для свадьбы, и что‐то попроще – из кладовой Корнелии. Достав острый нож для овощей из ящика, засовывает его в ботинок. Потом тихонько открывает дверь, через которую приносят посылки, и по крутой лестнице поднимается на Херенграхт.

Нелла быстро идет по дорожке вдоль канала, как, должно быть, прошлым утром бежала Тея, и ей интересно – не решат ли Отто с Корнелией, что она тоже сбежала. Но им придется ей довериться. Она уверена, что их будущее сбежало в Ассенделфт, смешавшись с ее прошлым.

Нелла вспоминает, как восемнадцать лет назад высадилась на этом канале со второй по величине баржи Йохана.

«Ты не обиделась? – спросила Марин. – Вторая по величине в этом доме по-прежнему означает свежую краску и каюту, обшитую бенгальским шелком».

Нелла думала, что новая краска и бенгальский шелк – это знаки его любви, но это были слова гордости, прикрывавшие трещины. Она думает о вдовах, за которыми наблюдала на каналах все эти годы, об их дорогостоящей жизни и таинственном существовании. Она так долго стремилась к богатству, но этой мечте не суждено было сбыться.

Нелла направляется в Йордан, к конюшням на Рестраат. Вывеска «Четыре подковы», рядом с одноименной гостиницей. Нанять лошадь – проще простого. Нелла сообщает конюху, что возьмет гнедую кобылу на день и ночь, но потом спохватывается:

– На три дня. Вообще‐то на пять.

Дом в Ассенделфте кирпичик за кирпичиком вырастает в ее груди, и вместе с ним приходят страх и волнение. Там ей потребуется больше времени, чем просто день и ночь.

Нелла ловит себя на том, что машинально проверяет глаза и ноздри кобылы, все четыре копыта, осторожно прикасаясь к телу животного: привычные движения, удивляющие конюха. Благородная дама из Золотой излучины склонилась над красивым боком животного, проверяя, не поражена ли нога гнилью. Но конюх знает свое дело – его животные хорошо ухожены, лоснятся, с крепкими мускулами. Гнедая покладиста, но сильна, настоящая красавица.

Нелла слышит доносящиеся из гостиницы голоса запертых мужчин, которые пьянствовали всю ночь напролет. Она вспоминает, куда повезет ее эта лошадь, и крепче сжимает поводья.

– Во сколько она мне обойдется? – спрашивает она.

Конюх приподнимает брови. Еще слишком рано для торговли, но он амстердамец, привычный к сделкам на рассвете и утренним побегам.

– Даю двадцать, – произносит Нелла, прежде чем он успевает озвучить свою цену. – Включая седло и снаряжение.

– Тридцать.

– Двадцать пять, это мое последнее слово.

Гнедая стоит не меньше сорока, но конюх берет деньги Неллы.

– Она довезет вас, куда пожелаете, – сулит он. – А потом вернет обратно.

Нелла подхватывает кобылу под уздцы и ведет по окраине города больше мили, пока дорога не расширяется. «Возможно, я не вернусь», – думает она, нежно поглаживая бархатный нос кобылы. Но то, что может ждать ее в Ассенделфте, не имеет ничего общего с тем, что было, и имеет прямое отношение к тому, что случится после.