Дом Судьбы

И все же они должны заключить брак до того, как станет слишком поздно, до того, как Якоб ван Лоос и его намеки на женитьбу не станут слишком явными, чтобы закрывать на них глаза.

Тея наблюдает за Вальтером, он стоит к ней спиной и рисует арку, и древний Рим оживает. Один вид сосредоточенного Вальтера так манит, что она ощущает возбуждение внизу живота и желает, чтобы он переключил свое внимание на нее. Но одновременно с этим ей нравится наблюдать за происходящим. Нарастающее желание пересиливает беспокойство по поводу всего остального. Тея ощущает постоянную потребность в его красоте, его ласках и совершенно не хочет испортить украденные моменты, проведенные с ним, разговорами о нежеланном браке, о миниатюре или о записке от вымогателя.

Тея ловит себя на том, что смотрит на палитру художника, отмечая, как много в ней красок. Тот, кто прислал ту куклу, ошибался. Вальтер не из тех, кто рисует мир только в красных тонах.

– У меня для тебя сюрприз, – говорит Вальтер, откладывая палитру и вытирая руки.

Он ненадолго исчезает за римской аркой и появляется снова, держа в руках доску.

– Готова? – медленно и церемонно Вальтер поворачивает доску, и Тея понимает, что смотрит на свое собственное лицо, написанное маслом. – Все было именно так, как я и ожидал. Все равно что пытаться нарисовать солнце.

На мгновение Тея теряет дар речи. Она действительно выглядит красивой. Она действительно сияет. Она превратилась в настоящее произведение искусства. Но что‐то заставляет Тею колебаться. Дело в том, что смотрящая на нее с портрета женщина не похожа на нее – не так, как миниатюра Вальтера передает его черты. В картине не хватает духа, и Тее больно видеть его отсутствие, потому что Вальтер с такой гордостью улыбается и думает, что сделал ее счастливой. Считает, что запечатлел свою любовь. Тея потрясена осознанием того, что Вальтер может нарисовать римскую арку, кокосовое дерево или клубничный куст, но ему не удалось запечатлеть ее. Это очень неприятное открытие, но девушка берет себя в руки и улыбается.

– О, Вальтер! – восклицает она. – Спасибо, милый. Меня никто никогда раньше не рисовал.

– Я рад, что успел написать тебя первым, – говорит Вальтер.

Тея подходит к нему, любуясь мазками кисти, восхищаясь им самим, целуя его в перерывах между похвалами – как хорошо, с какой любовью он ее изобразил! Вальтер с радостью принимает ее поцелуи.

Возвращаясь домой, Тея думает, что Вальтер старался. Он хотел подарить ей бессмертие. И только это имеет значение.

Дома она с удивлением слышит голос тети, разговаривающей внизу на кухне с Корнелией. Впервые за две недели Тея слышит, как тетя говорит. Девушка крадется к верхней ступеньке кухонной лестницы: судя по звукам, тетя и Корнелия что‐то готовят – ложка звенит о тарелку, нож со скрипом режет бесконечные ломтики моркови.

– Даже один ананас? – спрашивает Корнелия.

– Не разрешу ни единого, – отвечает тетя Нелла. На какое‐то время она замолкает и слышен только стук ножей по дереву. – Он был со мной нечестен.

– Он собирался рассказать вам правду, мадам, – возражает Корнелия. – Вы просто узнали все раньше, чем он успел.

– Но мои бумаги, Корнелия! Они взяли план поместья и испортили его своими записями. – Тетя делает паузу. – Я бы хотела, чтобы он оставил мое прошлое в покое, учитывая, как неохотно он делится своим. Он всегда о многом умалчивал.

– Со мной он тоже не откровенничал, мадам. Возможно, это к лучшему. Если человек рассказывает все о себе другому, разве он в своем роде не исчезает?

– Вовсе нет. Я бы даже сказала, наоборот.

– Но человек, которого знали вы, растворился у вас на глазах. Я бы такого не хотела. Я предпочитаю фрагменты чужой жизни, которыми со мной хотят поделиться.

– И все же Тея рассказывает тебе все, – говорит тетя Нелла.

Корнелия недолго молчит.

– Удивлена, что вы так считаете.

– Почему? Так было всегда.

– Мадам, вы тоже не рассказываете Отто всего. Вы не говорите ему, почему не продаете Ассенделфт. Если там такая уж лачуга. Тем более что тут ваш дом.

– Это дом Отто, – тяжело произносит тетя, и голос ее звучит измученно. – Йохан оставил дом ему.

– Ой, да бросьте, – фыркает Корнелия. – Может, имя Отто и стоит в бумагах, но он с яростью говорил о вашем отъезде. Это и ваш дом. – Немного помедлив, служанка продолжает: – В тот вечер было сказано многое, чего не имелось в виду.

Тетя Нелла вздыхает.

– И все же сомневаюсь, что Отто простит меня за все, что я наговорила.

– Простит, конечно. И вы должны его простить.

– Он так плохо обо мне думает. Он думает, я могла бы уехать отсюда после рождения Теи. Он вываливает на меня это все, а потом рассчитывает завладеть полями моего отца.

– Мадам, – мягко поправляет Корнелия, – это ваши поля.

– Да. Единственное, что мне принадлежит, – отвечает тетя Теи. – В таких делах важно, чье имя стоит на бумаге.

Прошло много времени с тех пор, как Тея в последний раз слушала подобные разговоры. Она понимает, насколько успокаивает ее этот дружеский обмен репликами, какими бы резкими они ни были. Их глубокая привязанность никогда не исчезнет.