Дом там, где твое сердце

– Садись, юная госпожа, – холодный голос, обжигающий одной своей интонацией, прозвучал, как показалось сначала Лиз, ниоткуда. Затем прямо в стене раздвинулись две половинки ковра, расшитого шёлком и бисером, и в залу вступила средних лет женщина ростом не выше Лиз, но такая стройная в талии, что северянка сама себе показалась неуклюжей коровой. Незаметно перебирая ногами, женщина с пронзительным взором, казалось, плыла по воздуху вместо того, чтобы идти. Её длинные тёмные волосы, уложенные короной, прикрывала прозрачная ткань, а платье было сшито из настоящего китайского шёлка и не требовало никаких дополнительных украшений. Лицо хозяйки было худым и властным, нос – крупным, с горбинкой, губы – узкими, а кожа – желтоватой. Но всё это отходило на задний план, когда внимание обращалось на её глаза – огромные, похожие на чёрный жемчуг, глубокие и гипнотизирующие.

Лиз Линтрем встряхнула головой, возвращая себе ясность мыслей, и с радостью разглядела за спиной первой жены Лалие вошедшую следом в залу француженку Низель, единственную, кто удостоил её в этом незавидном положении своей дружбы.

– Мадам Низель! – она бросилась к ней. – Как я счастлива видеть вас…

К её удивлению, Низель Лалие нахмурилась:

– Мы здесь не одни, Феризат. И я не та, кого ты должна приветствовать первой. Преклони поначалу колени перед старшей госпожой, перед Голе-Мохтар бен-Шаккум, ибо она – повелительница этого дома.

Лиз охотно поверила ей, заглянув ещё раз в мёртвые глаза первой супруги. И склонилась в низком поклоне:

– Моя госпожа.

С минуту заставив её понервничать, Голе-Мохтар надменно кивнула:

– Садись, девушка.

Сама она устроилась поудобнее на мягких подушках, разбросанных по полу поверх роскошного ковра, движением головы разрешила садиться своим наперсницам и приняла из рук подлетевшей Хосефы неизменный кальян, прежде чем продолжить:

– Итак, ты – Феризат, заставившая трепетать сердце наследника моего господина. Я не удивлена, – она придирчиво осмотрела шведку, – на Востоке беловолосые женщины – редкость, и даже мой господин не устоял в городе развлечений перед сиянием волос Низель, – Голе-Мохтар холодно улыбнулась француженке. – Наследник моего господина желает сделать тебя своей первой, старшей женой.

– Первой? – вырвалось у Элизы.

Голе-Мохтар взглянула на неё с неодобрением:

– Разумеется, и это честь для тебя, северянка. Со временем твой господин возьмёт себе ещё три жены, и ты сможешь удержаться от падения лишь в трёх случаях: если станешь для господина вернейшим другом, останешься всё равно красивее и забавнее всех жён либо – единственно верный способ – родишь господину первого сына-наследника.

– Значит ли это, почтенная госпожа, что вы – матушка господина Омара?

– Нет! – рявкнула арабка, вконец раздражённая любопытством Элизы. – И перестань перебивать меня, северянка. Мы – все трое – не родили нашему господину детей, хотя у Низель и Феды есть дочери от предыдущих браков. Но господин может взять себе ещё одну, последнюю жену. А пока наследник – приёмыш.

– Приёмыш? – тупо переспросила Лиз.

Голе-Мохтар только фыркнула.

– Феризат, Омар – не родной сын нашего мужа. Хусейн, к сожалению, бесплоден, – мягко пояснила Элизе Низель. – Но об этом не следует никому знать. Вот почему Омар почитается как сын повелителя в этом доме. Как любимый сын.

– Достаточно бесполезной болтовни, северянка, – прервала её откровения Голе-Мохтар. – Наследник желает, чтобы мы сделали за два часа из этой, – с красноречивой презрительной паузой она ткнула в Элизу пальцем, – девочки воспитанную восточную женщину, правильную жену. Мы можем только повиноваться, а ты, Феризат, лишь слушать и подчиняться нам…