— Выглядит старым, верно? — заметил Киннигиг, пока они карабкались к дереву; скрюченный яггут двигался в основном боком. — Ты даже не подозреваешь, насколько оно старое, мой юный друг. Даже не подозреваешь. Я не смею открыть тебе правду о его древности. Видел ли ты раньше ему подобное? Думаю, нет. Возможно, напоминает гульдиндху, какие можно встретить в оданах. Ну да, напоминает, как ранаг — козла. И дело здесь отнюдь не в высоте. Нет, на самом деле речь о древности. Это дерево — старейшина вида. Было ростком, когда внутреннее море высвистывало свои солёные вздохи над этими землями. Десятки тысяч лет, думаешь ты? Нет. Сотни тысяч. Некогда, Карса Орлонг, такие деревья преобладали в большей части мира. Но все создания знают своё время, и когда оно выходит, они исчезают…
— Однако это не исчезло.
— Поразительное наблюдение, острый ум. А почему, спросишь ты?
— Не стану утруждаться, поскольку ты в любом случае мне расскажешь.
— Ну, разумеется, расскажу, поскольку я от природы склонен приносить пользу. Причина, мой юный друг, скоро станет очевидной.
Они вскарабкались по последнему склону и вылезли на ровную площадку. Трава в тени дерева не росла, и земля была голой. Дерево и все его ветви, как разглядел сейчас Карса, укутывала паутина, которая выглядела полупрозрачной; даже в тех местах, где была гуще всего, её выдавали только слабые мерцающие отблески. А из-под этого блестящего покрова на Карсу смотрело лицо яггутки.
— Фирлис, — сказал Киннигиг, — это тот парень, о котором говорила Арамала, тот, что ищет достойного коня.
Фрагменты тела яггутской женщины выступали из ствола, а значит, дерево и впрямь выросло вокруг неё. Тем не менее одна ветвь выходила прямо за её правой ключицей и соединялась со стволом у головы женщины.
— Должен ли я поведать ему твою историю, Фирлис? Ну конечно, должен, хотя бы ради её примечательности.
Её голос не исходил изо рта, но звучал, плавно и мягко, прямо в голове Карсы.
Карса улыбнулся: нежность, с которой говорила женщина, сглаживала все острые грани её слов.
— Мой друг, теломен тоблакай, это самая необычная история, истинное толкование которой лежит вне наших способностей, — начал Киннигиг, усевшись на каменистую землю и скрестив ноги. — Дорогая Фирлис была ребенком — даже младенцем, всё ещё сосущим материнскую грудь, — когда на них напала банда т’лан имассов. Её мать убили, а с Фирлис поступили по их обычаю — насадили на копьё, а копьё воткнули в землю. Никто не мог предсказать то, что последует, ни яггуты, ни т’лан имассы, — ибо было это беспримерно. Копьё, вырезанное из местного дерева, вобрало в себя из жизненных сил Фирлис всё, что могло, — и так возродилось. Корни ухватились за землю, вновь выросли ветки и листья, а взамен дерево поделилось с Фирлис своими жизненными силами. И так, вместе, они выросли, избегнув погибели. Фирлис обновляет дерево, дерево обновляет Фирлис.
Карса воткнул меч в землю и опёрся о него.
— И при этом она создатель яггских коней.
— Я знаю. Теблоры — мой народ, что живёт в горах северного Генабакиса, — разводят стада коней той же породы.
— Охотятся? Кто?
Карса на мгновение умолк, затем нахмурился:
— Такие, как некий Маппо?
— И ты оказала ему услугу? — спросил Карса.
— Значит, ты не способна защитить себя?