Дом у кладбища

– Я знаю, что ты скажешь, Гертруда, любимая, – нежно произнес незнакомец, – это безумие, но я не могу удержаться. Мои чувства не изменились; надеюсь, твои тоже?

Белая стройная рука скользнула внутрь кареты и обхватила кисть Гертруды; та не противилась.

– О да, Мордонт, но как же я несчастна! – отозвалась Гертруда; ее маленькая ручка едва-едва дрогнула, но сколько ласки было в этом пожатии!

– Я похож на человека, который заблудился в катакомбах, среди мертвецов, – шептал закутанный в плащ незнакомец, приникнув к окну и по-прежнему пламенно сжимая руку девушки, – но заметил наконец вдали огонек и знает, что вышел на верную дорогу. Да, Гертруда, любовь моя, да, Гертруда, мой кумир, на которого я молюсь в уединении, тайна будет раскрыта… я раскрою ее. Но как бы ни обернулись мои дела, ты, зная худшее, уже обещала мне любить и хранить верность, и ты моя нареченная невеста; я готов скорее умереть, чем потерять тебя; мне представляется – если только я не брежу, – что достаточно указать пальцем на двоих человек, и мир и свет – свет и мир – снизойдут на меня, давнего изгоя!

В это мгновение в дверях послышался голос тети Бекки, а в окне вспыхнул отсвет факела. Незнакомец торопливо коснулся губами руки своей бледной собеседницы, и французская треуголка с накидкой скрылись из виду.

Тетя Ребекка торопливо села в экипаж – надобно сказать, настроена она была не на любезную беседу, а скорее на молчание или сарказм, – и карета с грохотом покатила через старый мост к Белмонту.

Глава LXI Духи былого греха являются на свидание

Закутавшись в плащ, Деврё устремился в парк; он вошел через Пасторские ворота, взобрался по крутому склону и повернул к Каслноку, в заросли дрока и боярышника. Перед ним простиралась обширная одинокая равнина, залитая лунным светом; тонкий ночной туман укутывал ее как пеленой.

Два или три колючих деревца стояли немного поодаль от остальных; блеклые и одинокие, они за сто с лишним лет под действием преобладающих ветров изогнулись к востоку. Туда, по-военному прямо, Цыган Деврё и направил свой путь, вглядываясь в даль; чуть позже от опушки леса отделилась женская фигура в тонком, развевающемся на ветру платье и двинулась навстречу капитану. Сначала она шла быстро, а приблизившись, замедлила шаги.

Деврё был зол, а поэтому сразу заговорил так:

– Ваш слуга, госпожа Нэн! Хорошо же вы со своей скандальной мамашей меня оболгали. Думаете, можете являться к пастору и нести все, что вам вздумается, а я ни о чем не узнаю?

Нэн Глинн нисколько не сомневалась, что он очень сердит, поэтому и приближалась так робко. Теперь она ответила умоляюще:

– Это не я, мастер Ричард, поверьте.

– Не рассказывайте сказок, моя милая. Когда я был в отъезде, вы обе – вы с вашей матерью, чтоб ей пусто было, – заявились в Вязы и сказали, что я обещал на тебе жениться! Так и было? Да или нет? И разве это не самая что ни на есть наглая ложь?

– Это все она, мастер Ричард, не сойти мне с этого места. У меня и в мыслях не было, что она собирается такое сказать, а сама я и подавно не собиралась.

– Очень похоже на правду, мисс Нэн, еще немного – и я поверю, – с горечью произнес молодой повеса.

– О! Мастер Ричард, клянусь на этом вот кресте… вы мне не верите… истинный Бог… пока она не сказала мисс Лили…

– Замолчи! – выкрикнул Деврё так яростно, что Нэн стала опасаться, как бы он не сошел с ума. – Думаешь, меня хоть чуть-чуть волнует, кто из вас придумал и высказал эту ложь? Послушай: я человек отчаянный, и, если за вас возьмусь, вам обеим не поздоровится, так что отправляйся завтра сама к мистеру Уолсингему и расскажи ему всю правду… да, правду… Чего мне бояться?.. Расскажи все как есть. Но скажи ему ясно, что жениться я на тебе не обещал, что это ложь… слышишь?.. выдумки с начала до конца… ложь, ложь, к которой не примешано ни крупицы правды. Проклятые… дьявольские… бабьи выдумки. И запомни, мисс Нэн: если не сделаешь, как я велел, я привлеку вас с мамашей к суду; так или иначе, но правду вы скажете.

– Но, мастер Ричард, угрожать вовсе не нужно; вы же знаете, я для вас сделаю все, что угодно, все-все. Я ради вас пойду просить милостыню, воровать, я умру за вас, мастер Ричард; все, что ни скажете, ваша бедная глупышка Нэн для вас сделает.

Деврё видел, как она дрожала, как по ее бледным щекам струились слезы, и был тронут.

– Тебе холодно, Нэн, – где твой плащ и капюшон? – спросил он мягко.

– У меня их больше нет, мастер Ричард.

– Тебе нужны деньги, Нэн, – сказал он и почувствовал укол совести.

– Подле вас мне не холодно, мастер Ричард. Я бы прождала целую ночь, чтобы взглянуть на вас, но… о! – Глядя на Деврё и простирая к нему руки, Нэн душераздирающе рыдала. – О мастер Ричард, ваша несчастная глупышка Нэн вам теперь совсем не нужна.

Бедняжка Нэн! Она не получила от матери хорошего воспитания. Я подозреваю, что она не гнушалась воровством и умела складно врать. Можно назвать эту женщину грешницей, но ее сильная, необузданная страсть была подлинной, а сердце – неподкупным.