Дом у кладбища

«Не уходи пока, – говорит он, словно бы просит, а сам эдак слегка вздергивает пистолет, – ты должен помочь мне спрятать этого дурня».

И вот, сэр, нам пришлось три или четыре часа надрываться на холоде: мы привязали к его одежде камни, утопили тело у самого берега и навалили сверху еще камней. Работа оказалась не из легких, скажу я вам, глубина была почти четыре фута, несмотря на сухое время года; потом мы обрушили в воду изрядный кусок берегового грунта; мы убрали следы, а прочее предоставили судьбе; ни разу не слышал, чтобы там нашли тело, – наверное, оно до сих пор на месте.

И Айронз застонал.

– Возвращались мы молча, уставшие как собаки, и я от страха обливался холодным потом. Но он не замышлял против меня худого. К счастью, убийство – штука небезопасная, без причины убивают одни дураки, и, когда мы вернулись на дорогу, я свернул к Лондону, а он – в другую сторону; куда он собирался, понятия не имею, но он-то отлично знал, что дальше делать, уж будьте уверены.

И страшно же мне было, скажу я вам, шагать в полном одиночестве среди вересковой пустоши. Темно было хоть глаз выколи, попадались на дороге такие места, где мои шаги отзывались эхом, и я решал, что не иначе как мистер Арчер передумал и пустился вдогонку или другая какая-нибудь напасть, не лучше, – если только такое возможно; много раз я оборачивался, ожидая, что увижу за спиной Арчера или того, другого; ведь когда мистер Арчер пристрелил Гласкока, я будто тронулся и потом долго еще трясся с головы до ног.

Ну вот, видите, Гласкок мертв и не заговорит, мистер Боклер тоже, и доктор Стерк все равно что покойник, а он, думаю, что-то знал… припомнил. В ночь, когда мистер Боклер лишился жизни, доктор Стерк лежал в соседней комнате – вроде туалетной при спальне – и дверь была открыта, но он хворал после падения, рука в лубках; он принял опиум и мало что сознавал – и не мог ничего показать на суде, но, наверное, позже он припомнил что-то относящееся к делу. – Мистер Айронз повернулся, подошел вплотную к Мервину и очень тихо сказал: – И думаю, Чарльз Арчер его убил.

– Так, значит, Чарльз Арчер в последние несколько месяцев появлялся в Дублине, а возможно, и в Чейплизоде? – воскликнул Мервин, изнывая от волнения.

– Я этого не говорил, – отозвался Айронз. – Я сказал вам правду… чистую правду… но не гоняться же за тенью… кто поверит моему рассказу?.. С тех пор столько воды утекло. Допустим, я выложу все начистоту и сведу вас с ним лицом к лицу, но кто поверит? А мне после этого не жить – так ли, иначе ли – и не угадаешь, как именно, – но я умру, не пройдет и года, и ничто на свете меня не спасет.

– Быть может… быть может, это Чарльз Наттер, ведь и мистер Дейнджерфилд что-то знает о нем, – вскричал Мервин.

Айронз не ответил, несколько секунд он молча сидел у очага воплощением апатии.

– Если вы меня упомянете или передадите кому-нибудь хоть слово, я не заговорю больше никогда, – медленно произнес он и вяло выругался; мертвенно-бледное лицо его, на котором выделялся синий подбородок, блестело, улыбка была мрачна, веки прикрыты. – Имейте в виду, сэр: возможно, мистер Дейнджерфилд кое-что подозревает, ума и догадливости у него довольно, и он был добр к доктору Стерку и его семейству. Вы ведь знаете, мистер Дейнджерфилд хороший человек, и, говорят, всех видит насквозь, и если возьмется что-нибудь раскапывать, то наверняка докопается. Ну, я собрался в путь, и будь что будет. Когда Чарльз Арчер, где бы он ни был, узнает, что я сбежал, ему это придется не по вкусу – он чует опасность за милю, сэр. Оставаться мне нельзя: он меня заберет в кулак со всеми потрохами. Настал час пуститься в бега; так или иначе, здесь меня тоже ничего хорошего не ждет. Будь проклят день, когда я впервые его увидел; лучше бы мне, наверное, пойти на риск, и я уже было решился, но не хватает духу – вот в чем дело. Не справиться с собой, и все тут.

Недолгое время Мервин мучительно колебался. Мне, разумеется, не понять до конца его чувств, ибо – слава богу! – в подобном положении я никогда не бывал. Но, зная, сколь многое в жизни Мервина зависело теперь от Айронза, я не удивляюсь, что несколько секунд Мервин созерцал жавшуюся к камину долговязую зловещую фигуру своего гостя и раздумывал, не лучше ли будет задержать его и обвинить (на основании его собственного признания) в пособничестве убийце Боклера. Упустив свидетеля, он терял единственную возможность отомстить врагам, вернуть себе состояние и в будущем обрести счастье; мысль эта была поистине невыносима, и мы должны извинить Мервина, если он ненадолго забыл и о своем обещании, и о благоразумии, и о необходимости сохранять терпение.

Но здравый смысл, придя на помощь чести, одолел вскоре это искушение. Ибо Мервин был убежден, что уговорить Айронза признаться – можно, а заставить – нельзя и что если восстановить его против себя, то со всеми надеждами придется распрощаться.