– Мне пора, – спокойно и кротко произнес Айронз. – Хорошо, что буря не улеглась, – добавил он в усталой задумчивости, со странной страдальческой улыбкой. – В темноте, сквозь бурю – повсюду мне видится его лицо, будь он неладен! Не пойму, как он забрал надо мной такую власть. – И Айронз с жалобным стоном снова пожелал Чарльзу Арчеру провалиться в преисподнюю. – Если я спасусь, то только благодаря этой бурной ночи. – И он направился к выходу.
– Не забывайте, бога ради, не забывайте, – отчаянно взмолился Мервин, со свечой провожая Айронза по коридору к задней двери.
Айронз не отозвался; он шагал впереди не оборачиваясь и только предостерегающе поднял руку.
И вот Айронз шагнул через порог в ночную темень и ревущее ненастье, одинокий, как злой дух, скитающийся в заброшенных местах, а Мервин задвинул засовы, вернулся в кедровую гостиную и долго оставался там; он был глубоко взволнован, чему не приходится удивляться.
Глава LXXIII
О некоем джентльмене с черной нашлепкой на глазу, который в обществе известной нам леди нанес несколько визитов в Чейплизоде и окрестностях
Наутро ветер немного утих, но не совсем улегся, и небо все еще хмурилось; после завтрака, к ужасу несчастной миссис Макнамары, которая после ухода мисс Мэг и майора сидела у окна в одиночестве, к ее дому подкатил наемный экипаж. На ступеньках у открытых дверей стояла служанка и торговалась со злобной особой, которая держала решето с рыбой.
Джентльмен с широким нездоровым лицом и с нашлепкой на глазу высунул из окошка экипажа свою не радовавшую взгляд голову в черном парике и треуголке и велел кучеру открыть дверцу.
Потом незнакомец, довольно неряшливый на вид, в нечищеном сюртуке, вышел, держа в руках маленький, очень грязный саквояж из темно-красной с золотом кожи, и несколько церемонно помог покинуть экипаж своей спутнице. Дама, поставив на землю длинную, обтянутую черным шелковым чулком ногу, окинула передние окна дома пристальным недобрым взглядом из-под бархатного капюшона; это была не кто иная, как миссис Мэри Мэтчуелл.
От этого зрелища несчастная миссис Макнамара ощутила, как сердце ее, затрепетав, подпрыгнуло, а потом ухнуло в пятки. Неопрятный отталкивающий джентльмен, размахивая красным саквояжем, лениво прохаживался туда-сюда – пользовался случаем размять ноги, подставить свое широкое мертвенно-бледное лицо ветерку и втянуть ноздрями свежий деревенский воздух.
Тем временем миссис Мэтчуелл двинулась к крыльцу, где на ходу бросила несколько слов служанке, которая потемнела лицом и отшатнулась, словно встретилась с привидением; миссис Мэтчуелл подобрала свои шелестящие шелка и несколькими широкими шагами преодолела узкую лестницу. Вскоре гостья – желтолицая, в зловещем траурном наряде – предстала перед несчастной хозяйкой дома.
Миссис Мак встала, что удалось ей не сразу, и присела вначале слегка, потом глубже, а потом опять слегка; попытавшись заговорить, она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.
– Послушайте, – сказала Мэри Мэтчуелл, – мне нужно двадцать фунтов… но только без сцен. Вам придется напрячься, моя дорогая… это в последний раз. Ну, ну, не убивайтесь. Через три недели, когда я верну через суд то, что мне принадлежит, вы получите свои деньги, но пока они мне нужны – оплатить судебные издержки.
В ответ миссис Мак горестно сцепила руки и издала вопль.
Мэри Мэтчуелл была, казалось, близка к тому, чтобы потерять терпение; при этом она наградила бедную кроткую миссис Мак таким злобным взглядом, что ту бросило в дрожь.
– Всего лишь двадцать фунтов, моя милая, – сурово повторила миссис Мэтчуелл.
– Ой-ей-ей-ей-ей, – рыдала несчастная толстуха миссис Макнамара. – Это конец… тогда уж лучше мне самой обо всем рассказать. Я погибла! Моего венецианского кружева… часов… парчи уже не вернуть. Так не годится. Я должна сказать брату; лучше уж наняться поденщицей и голодать, пока от меня не останутся только кожа и кости, но только не просить больше в долг.
Миссис Мэтчуелл приблизила лицо к заплаканным глазам вдовы и страшным взглядом стала зачаровывать ее, как змея птичку.
– Черт возьми, моя милая, вы что, думаете, я собираюсь вас ограбить?.. Это даже не подарок… всего лишь ссуда. Прекратите ныть, старая вы плакса! А то я в пять минут увешаю весь город плакатами с вашей историей. Ссуда, мадам; и вам три месяца не придется платить… целых три месяца…
И в этот раз все вышло как прежде… Бедная миссис Мак уступила. У нее не было за душой ни кроны, но Мэри Мэтчуелл была весьма любезна и удовольствовалась векселем – несчастная вдовица не имела ни малейшего понятия, что это за бумага, и в скором времени ей пришлось об этом горько пожалеть.