Дом, в котором пекут круассаны (СИ)

Конечности всё ещё немного потрясывало от лёгкого волнения, накатывающего волнами. Ада улыбается так сильно, что у неё начинают болеть щёки, но как бы Вуд не поджимала губы, чтобы хоть немного унять сладкую боль… она не могла. Сердце всё ещё билось так быстро и бешено, что Адалин хотелось верещать. Они затащили её. Эти трое сумасшедших мерзавцев сговорились где-то в укромной уголке зала школы, подговорили диджея и подтолкнули Адалин к тому, чего она желала и страшилась одновременно.

Ада запела, чёрт возьми. Не в своей комнате, и даже не Нику или Тоину с Дафной, а, мать вашу, на всю школу. И несмотря на легких шок, у неё это получилось. Эта Хеллоуинская вечеринка определенно запомнится ей надолго, тем, что она наконец могла признать свои увлечения, не страшась строгого взгляда отца; тем, что она сама для себя признала это.

Нажимая на дверную ручку входной двери, Адалин тихо проскальзывает через большой холл, мимо лестницы на второй этаж в сторону кухни. От танцев она проголодалась и планировала нарыть что-нибудь съестное в холодильнике. Возможно, сделать бутерброд — никого будить не хотелось, а педантичный отец любит исключительно только что приготовленную еду, так что Адалин даже разогреть нечего было.

Всё ещё в Хэллоуинском наряде — чёрном платье, красными рожками на голове — Ада первым делом тянется к салфетке, чтобы стереть с губ тёмно-бордовую помаду. И только потом схватилась за дверцу холодильника, потянув её на себя. Выгрузив на стол все нужные ингредиенты, Ада принялась за изготовления простого, незамысловатого бутерброда, который ей обычно делала мама — кусочек хлеба, колбаса, помидор и листик салата. И только Вуд откусила добротный кусок бутерброда, как шорох с дверного проёма заставил её вздрогнуть и тут же поднять глаза. С запихнутыми за щёки смесью хлеба и колбасы, она с широко распахнутыми глазами смотрит на мужчину, отдаленно напоминающего её саму. Всё ещё в рубашке, с закатанными рукавами, он выглядел особенно строго и холодно.

— Ты вернулась поздно.

Никакого яркого осуждения, только леденящий холод голоса. Адалин бегло скользнула глазами по электронным часам на духовке — время и впрямь было позднее. Уже за двенадцать часов ночи, а отец как будто только вышел из кабинета. Он не злился, не негодовал на поздний приход дочери — казалось, ему и вовсе было плевать, но однако же, зачем-то он спустился? Адалин медленно переживала бутерброд, проглотив.

— Да мы… у нас в школе была вечеринка в честь Хэллоуина. Мы потанцевали и не заметили, как пролетело время. Водитель Ника отвёз меня домой.

Холод серых глаз напротив щурится. С отцом всегда нужно было разговаривать чётко. Не дай бог голос дрогнет — и если Эду он прощал такие «ошибки», то Аде, как наследнице, никогда. И ему можно было даже не срывать на ней своё недовольство. Достаточно было одного взгляда. К счастью для Адалин, она редко контактировала с отцом. По большей части, когда он брал её с собой на работу, чтобы она потихоньку вникала в дела фирмы, но и там они не разговаривали. Отец никогда не интересовался её увлечениями, лишь цыкал и закатывал глаза. Адалин пришлось с боем отбивать возможность посещать музыкальную школу, потому что дома пианино не было, а отец терпеть не мог лишние звуки; она тайно занималась вокалом после школы. Хотя теперь Ада была уверена, что для отца это тайной не было.

Энтони Кеннета Вуда не случайно в прессе считали ходячим куском льда, думающего только о работе. Таким был его отец, его дед и прадед — и он сам считал, что должен быть таким отстраненным. Адалин искренне удивлялась, как мать клюнула на него. Вряд ли дело было в искренней и пылкой любви. Не показывающий чувств ни на людях, ни в домашней обстановке, отец, вероятно выбрал просто самую благоразумную и не пылкую девушку, которая не будет вешаться на него, требовать поцелуи в щёки на людях или чего-то подобного.

Кроме работы для него ничего не существовало, и Адалин это знала наверняка.

Бабушка Женевьева — его мать — такой холодной не была. Винила во всё английские корни мужа, его отвратительный характер, а потому покрывала увлечения Адалин вместе со своим младшим сыном, Томасом.

— Неужели не было ничего кроме танцев, Адалин? — его светлая бровь слегка взлетает вверх, а у Ады в момент всё проваливается внутри.

Пение. У них был уговор — её увеличение не должны выходить за стены дома, не должны мешать учёбе. Адалин прикусывает щёку изнутри и медленно сглатывает, прикрывая глаза. И этот уговор она, сама того не осознавая, нарушила.

— Я… — начала было она.