Дом в соснах

Поднимается ветер, ливень усиливается. То, что недавно начиналось как прерывистый дождь, переросло в настоящий поток, такой шумный, что пришлось бы кричать, чтобы быть услышанным. Без света фонаря края дороги исчезают в темноте, и если она прямо сейчас пересечет этот узкий участок, каждый шаг либо приблизит ее к безопасности, к машине, к маме, к дому, либо низвергнет в бурлящую реку, которая больше не была тем спокойным ручейком, каким казалась ей раньше.

Поэтому она опускается на землю и на ощупь пробирается вперед. Она проводит ладонями по краям, битый бетон шершав под ее ладонями и коленями. Она знает, что легко может упасть, а она никогда не была хорошей пловчихой, хотя и это не имело бы значения, если бы она приземлилась головой вперед на валун.

Она двигается осторожно, но быстро, поскольку он все еще позади нее – она знает, что он что-то говорит, но изо всех сил старается не слушать, сосредоточившись только на дожде, барабанящем по мосту и реке, превращающем грязь под ней в тину. В конце концов полоса дороги, по которой она пробирается, снова расширяется. Она мгновенно вскакивает на ноги, почти ничего не видя, но все, что ей нужно делать, это оставаться на этой дороге, и она приведет ее обратно к машине.

Она срывается на бег, он следует за ней – она слышит его тяжелые шаги, – не замедляя шага, даже когда дорога снова ныряет в лес.

Но тут у нее за спиной раздается позвякивание ключей. Ее сердце замирает. Ее ноги заплетаются, и Фрэнк надвигается все ближе до тех пор, пока она не чувствует жар его тела, прижимающегося к ней.

– Ты забыла это, – шепчет он ей на ухо.

Она не оборачивается. Она уверена, что могла бы убежать от него – но это не важно, не так ли, если у Фрэнка ключи от ее машины?

– Отдай их мне! – Она говорит настойчиво, но ее голос тонет в шуме дождя.

– Конечно, – отвечает он, слегка возмущенный.

Она протягивает руку за громоздкой связкой, тяжелой от множества ключей ее мамы, висящих на ней, – от дома, машины, рабочего шкафчика, садового сарая – и мини-фонарика. Но Фрэнк вкладывает в ее ладонь совсем не это.

Он отдает ей свой собственный ключ.

Тридцать один

Слезы Майи растопили дыры в лунно-голубом снегу, когда она возвращалась от заброшенного моста к машине своей мамы. Она вспомнила, как в последний раз проходила этим путем, как Фрэнк обнимал ее за плечи, пока она пыталась понять, что они делают под дождем. Она вспомнила, как оглядывалась назад, не в силах увидеть мост или вызвать какие-либо воспоминания о нем или о том, как она пересекла его и покрытую листвой дорогу, уходящую в темноту.

Фрэнк пытался заставить ее думать, что это она ведет себя странно, что он просто проводил ее до машины, как он сама попросила, но она сбежала от него, как только сориентировалась и осознала, что он что-то с ней сделал. Майя планировала рассказать обо всем маме, когда вернется домой.

Но потом задумалась – что именно она скажет маме?

Бренда работала в ту ночь, и Майя, промокшая до нитки, опустошенная и с затуманенной головой после пребывания в коттедже, решила обдумать ситуацию и сделать все возможное, чтобы объясниться утром. Но, проснувшись, она почувствовала неуверенность, словно Фрэнк заронил в ней зернышко сомнения, которое проросло за ночь, затуманив в ее сознании все, что произошло.

Сейчас Майя оплакивала ту версию себя, которая так охотно усомнилась в собственном опыте. Конечно, Фрэнк что-то с ней сделал! Он убедил ее в существовании места, которого не существовало, и каким-то образом заставил поверить, что она там была. Он заморочил ей голову. Слезы вернули чувствительность ее лицу, хотя все остальное тело оставалось онемевшим; снег таял в ее кроссовках, когда она кралась обратно по пустой лужайке перед домом, который принадлежал отцу Фрэнка. Теперь стало очевидным, кто живет здесь в настоящее время.

Потому что где еще мог спать Фрэнк? Вряд ли он мог найти убежище под крышей, существующей только в его голове. Свет в окне больше не горел, и, садясь в машину, она представила, как он спит в своей детской комнате в доме своего отца, беззащитный, одинокий, такой же уязвимый в этот момент, какой она была в семнадцать лет.

Она представила, как стоит над ним с ножом.

* * *

Майя искала определение тому, что Фрэнк сделал с ней, как собака гоняется за своим хвостом, описывая головокружительные круги, – ответ вроде так близок, но все еще находится на расстоянии последнего дюйма, сводящего с ума. Она держала руль обеими руками и притормаживала на каждом повороте. Ей приходилось быть внимательной на дороге в это время года, какой бы измученной она ни была.

Поток воспоминаний опустошил ее, она была готова упасть в обморок и все же знала, что, когда ляжет в постель, снова не заснет. Такова была жестокость отмены бензодиазепинов. Пинта джина была куплена по пути домой исключительно в лечебных целях. Ей нужно было подумать, но ее мысли продолжали запутываться в клубки, которые она не могла распутать, и она решила, что это происходит из-за отсутствия сна.