Дом Весталок

— Размер платы всегда ключевой вопрос, — заметил я, хотя скудость доходов в последнее время и сумма, до которой возросли мои долги, вынуждали меня хвататься за предложенную работу практически на любых условиях.

— Я поеду один?

— С тобой поедут мои люди. У них будет оружие.

Я поднял руку.

— Этого-то я и боялся. Квинт Фабий если ты намерен освободить своего сына силой, прошу тебя, выбрось это из головы. Ради безопасности твоего сына и своей собственной я не стану в этом участвовать.

— Гордиан, я сделаю так, как решил.

— Тогда твои люди поедут без меня.

Он глубоко вздохнул.

— Значит, я посылаю тебя одного, ты передаёшь им деньги, они отпускают моего сына — и уходят с миром? Просто потому, что нет никого, кто решился бы схватить их?

— А ты собираешься их схватить?

— Хватать грабителей — одна из тех целей, для которых нанимают вооружённых людей.

Я покачал головой.

— Ладно, — угрюмо сказал Квинт Фабий. — Мне говорили, что с тобой можно договориться, если хорошо поторговаться. Как тебе такое условие: если ты передашь им выкуп в обмен на моего сына, а потом мои люди сумеют отбить деньги обратно, я плачу тебе двадцатую часть от выкупа? Сверх оговорённой платы?

Звон монет никогда не претил мне, а одна двадцатая от ста тысяч сестерциев равнялась пяти тысячам, что составляло пятьсот талантов.

— Пять тысяч сестерциев? — уточнил я, чтобы не осталось никаких недоразумений.

— Пять тысяч сестерциев, — повторил Квинт Фабий.

Пять тысяч хватит на то, чтобы расплатиться с долгами, починить прохудившуюся крышу и наконец-то купить телохранителя — что мне давно следовало сделать. И ещё останется ещё изрядная сумма.

С другой стороны, вся эта история скверно пахла.

В конце концов, я решил, что за пять тысяч плюс гонорар можно на время зажать нос.

После того, как мы окончательно договорились о размере оплаты, я спросил хозяев, не найдётся ли в доме изображения их сына, чтобы я мог узнать молодого человека при встрече. Квинт Фабий ушёл, предоставив отвечать своей жене. Валерия в ответ на мой вопрос вытерла слёзы и слабо улыбнулась.

— Йайа из Цибицен — она известная художница — сделала наш групповой портрет в прошлом году, когда мы всей семьёй были в Байи.

Она провела меня в соседнюю комнату и показала портрет, мастерски выполненный на дереве восковыми красками: слева Квинт Фабий, суровый и надменный; справа — радостно улыбающаяся Валерия; а между ними — на удивление миловидный юноша с тёмными волосами и голубыми глазами. И хотя на портрете все были изображены по плечи, можно было разглядеть, что юноша облачён в тогу.

— Этот портрет был сделан, чтобы отпраздновать совершеннолетие вашего сына?

— Да, верно.

— Он очень красив. Почти как ты. — Я сказал это, потому что так оно и было, а вовсе не для того, чтобы польстить ей.

— Все говорят, что мы похожи.

— Хотя вот тут, в складках у рта, немного проглядывает сходство с отцом.

Она покачала головой.

— Квинт Фабий не отец Спурию. Спурий мой сын от первого брака. Его отец, мой первый муж, погиб в гражданскую войну. Когда мы с Квинтом поженились, он усыновил Спурия и назначил своим наследником.

— Значит, он его отчим. А ещё дети у вас есть?

— Нет. Квинт хотел, но… — Она пожала плечами и тяжело вздохнула. — Но Квинт любит Спурия, как родного. Я в этом ничуть не сомневаюсь, хотя с виду иной раз этого и не скажешь. Между ними случаются размолвки; но разве между родными отцами и сыновьями их не бывает? Да, они нередко ссорятся из-за денег. Спурий экстравагантен в своих вкусах, не отрицаю, а Фабии известны своей прижимистостью. Но то, что сказал мой муж про Спурия — не принимай его слов всерьёз. Мы оба вымотаны до предела.

Она снова обернулась к портрету и прошептала дрожащими губами.

— Мой маленький Цезарь!

— Цезарь?

— Цезарь, племянник Мария. Тот, которого схватили пираты и держали, пока он не заплатил им выкуп; а он потом напал на них и разделался с ними. Спурий просто бредит этой историей. Молодой Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, когда Спурию случалось увидеть его на Форуме, он прибегал потом домой и говорил: «Угадай, мама, кого я сегодня видел?» Что там было гадать. Цезаря, кого же ещё? Кем ещё он мог так восхищаться? Он во всём старается походить на него; и вот теперь …

Её губы снова задрожали, но она справилась с собой.

— Вот почему я зову его мой маленький Цезарь и, зная, как он храбр, молю богов, чтобы всё обошлось.