Дом Весталок

— Художница по имени Иайа[37] рисовала нашу семью в прошлом году, когда мы все были в Байях на праздники. — Она улыбнулась, явно гордясь сходством. Портрет был выполнен восковыми красками по дереву: слева хмурился Квинт Фабий, справа нежно улыбалась Валерия, а между ними стоял необычайно красивый молодой человек с каштановыми волосами и полными жизни голубыми глазами — безусловно, её сын. Портрет захватывал только плечи, но давал понять, что молодой человек облачен в мужскую тогу.

— Портрет был написан в честь совершеннолетия вашего сына?

— Да.

— Почти такой же красивый, как его мать. — Вырвавшиеся слова были не лестью, а простой констатацией факта.

— Мне часто говорят, что мы похожи.

— Но в линиях рта есть что-то от отца.

— Спурий и мой муж не связаны кровным родством, — покачала головой она.

— Не связаны?

— Мой первый муж погиб во время гражданской войны[38]. Женившись на мне, Квинт усыновил Спурия, сделав его своим наследником.

— Выходит, Спурий его пасынок. А другие дети у вас есть?

— Только Спурий. Квинт хотел ещё детей, но не вышло. — Она горестно пожала плечами. — Но он любит Спурия как родного, я уверена в этом, хоть он редко показывает свои чувства. Конечно, у них были некоторые разногласия, но у каких отца с сыном их не бывает? Вечно эти ссоры из-за денег… Конечно, Спурий бывает расточителен, а Фабии известны своей прижимистостью. Но не принимайте близко к сердцу те жестокие слова, что вы услышали от моего мужа — из-за этого ужасного несчастья мы оба на грани.

Вновь взглянув на портрет сына, Валерия грустно улыбнулась дрожащими губами:

— Мой маленький Цезарь! — шепнула она.

— Цезарь?

— О, вы ведь знаете, кого я имею в виду — племянника Мария, который прошлой зимой попал в плен к пиратам и сумел вырваться. Как Спурию полюбилась эта история! Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, встретив его на Форуме, Спурий возвращался домой едва дыша и сразу ко мне: «Мама, знаешь, кого я сегодня видел?» А я лишь смеялась в ответ, зная, что в подобный восторг его мог привести лишь Цезарь… — Её губы дрогнули. — А теперь, словно став жертвой какой-то шутки богов, Спурий сам угодил в лапы пиратов! Потому я и зову его «мой маленький Цезарь», зная, что он настолько же храбр, и молюсь о благополучном исходе.

***

На следующий день я отбыл в Остию в сопровождении нанятых и снаряжённых Квинтом Фабием вояк — старых служак и освобожденных гладиаторов, не имеющих иных перспектив, кроме как убивать и рисковать собственной жизнью за умеренную плату. Всего в идущую вниз по течению Тибра лодку нас набилось пятьдесят человек. Наемники по очереди гребли, горланя солдатские песни и похваляясь подвигами на поле боя или на арене — если верить их россказням, то эта компашка изничтожила население нескольких равных Риму городов.

Во главе отряда стоял Марк — старый центурион Суллы с уродливым шрамом, тянущимся от правой скулы до подбородка через губы. Возможно, из-за этого ранения обычная речь причиняла ему боль — трудно было представить себе более молчаливого человека. Когда я попытался выведать, какого рода инструкциями снабдил его Квинт Фабий, Марк сразу дал понять, что мне надлежит знать лишь то, что он сочтёт нужным — а на данный момент это ничего.

Я был чужаком среди этих забияк. Стоило мне приблизиться — они тотчас отводили глаза, а когда я пытался завести разговор, мой потенциальный собеседник тотчас находил более важное дело, и я обнаруживал, что веду беседу с речным воздухом.

Однако одному из них я, похоже, пришелся по нраву. Белбона — так его звали — остальные жаловали немногим лучше моего, потому что он, в отличие от них, был рабом, принадлежащим Квинту Фабию — тот послал его на подмогу прочим, сообразуясь с его внушительными размерами и силой. Предыдущий владелец тренировал его как гладиатора, но Квинт Фабий отправил его на конюшни. Этот здоровяк с шевелюрой соломенного цвета и обильной рыжеватой порослью на груди и подбородке был самым крупным в отряде — прочие шутили, что ему достаточно метнуться от борта к борту, чтобы опрокинуть наше судёнышко.

Полагая, что ничего толкового мне из него всё равно не вытянуть, я был удивлён его осведомлённостью. Он подтвердил, что юный Спурий не слишком ладит с отчимом.

— Между ними всегда было что-то вроде вражды. Госпожа любит мальчишку, а он любит мать, но что до господина, то пасынок ему словно бельмо на глазу. Что само по себе странно, потому как они во многом схожи, пусть и не родные по крови.

— Правда? А с виду он — вылитая мать.

— Да, и голосом, и жестами он тоже похож на нее, но сдаётся мне, что это не более чем маска — вроде солнечных бликов на холодной воде. В глубине души он не менее жёсткий, чем господин, и решимостью ему не уступит. Спроси любого из рабов, в чём-либо провинившихся перед ним.

— Может, в этом и кроется суть проблемы, — предположил я. — Они слишком похожи, и соперничают за внимание одной женщины…