Дом возле больницы

— Нет-нет, — не поддается Витя на уговоры. — Вместо театра лучше Властику машинку купить. На скором дорого, поеду обычным поездом. Должна же я папе отметки показать!

Знала бы Витя!

Дома никаких восторгов не высказали. Перед ужином отец раскрывает на столе табель:

— Даже двойка? — скребет он в затылке. — А троек-то сколько!.. Ты думаешь, стоит дальше учиться?

Мачеха вообще не говорит ни слова. Витя опускает глаза, радостный свет в них гаснет. За ужином она рассказывает о Праге, боясь, что кто-нибудь произнесет решительное слово, и чувствует себя здесь совершенно чужой. Когда мачеха уходит укладывать малыша, отец опускает на стол большие кулаки вытянутых рук:

— Ты должна учиться как следует, — говорит он непривычно мягко, — это нам дорого обходится.

У Вити к горлу подкатывается комок. Где уж тут рассказывать, как сидела она над учебниками до поздней ночи, чего стоили ей эти тройки! Вдруг отец расценит это как упрек — мол, не давали ей дома учиться. В душе Витя убеждена: он еще увидит, на что дочь способна, пусть полгодика потерпит. Взять бы да высказать ему все это, но не хватает духу. Витя гладит отца по руке, и они улыбаются друг другу.

Сегодня Витя ночует на кухне, на тюфяке. В комнате ее кровати больше нет — видно, не слишком-то ее ждали. Ей никак не спится. Из-под прикрытых век Витя следит, как прыгает на стене тень мачехи, замачивающей белье. Лампу с одной стороны завесили, чтобы свет не мешал Вите спать. Приходит отец, садится на лавку у печи и говорит что-то, заглушаемое плеском воды. Оба думают, что Витя уже уснула.

— Дурацкая идея это медучилище, — гнет свое мачеха. — Не тянет она, ясное дело. А ведь все еще впереди.

Хрустнув по старой привычке пальцами, отец задумчиво отвечает:

— Посмотрим. Может, обвыкнет. Трудно ей…

Мачеха зло швырнула мокрое белье.

— А денег-то сколько уходит каждый месяц! Я думала накопить немного. Весной строиться хотели. На Властике все горит… Нет, не верю я, что она подтянется. Куда там, только денежки тю-тю!

В баке на плите кипит вода. Витя, засыпая, не разберет, то ли громкое бульканье кипятка, то ли непреклонный голос мачехи заглушает голос отца. Натянув одеяло по самые уши, она шумно поворачивается на бок. Все затихает.

Утром отец уходит на работу. В Прагу только завтра, а как хорошо было бы прямо сейчас собрать вещи, махнуть в общежитие, засесть за книжки. Властик то и дело дергает Витю за волосы и без конца хвастается машинкой, привезенной ему из Праги. Окна разукрашены инеем. На полях лежит голубоватая снежная перина, прихваченная сверху морозом.

Мачеха трет белье о стиральную доску и рассказывает Вите о последних деревенских событиях. Время от времени она останавливается, чтобы утереть со лба пот. Витя скоренько закатывает рукава и берется отжимать белье. Воздух в кухне пропитывается едким мыльным паром.

— Слушай, Витя, — вдруг начинает мачеха, намыливая воротник рубашки, — не нравится папе учеба-то твоя…

— Почему? — В глазах Вити вопрос, но не тревога.

— Почему? — Мачеха полощет рубашку и снова трет ее куском мыла. — Наверное, хочет, чтоб ты дома жила. Скучает, я по нему вижу.

Какую-то долю секунды Витя не верит ни единому ее слову, потом отводит в сторону глаза, полные теперь беспокойства и страха. Руки, недоделав работы, замирают. Мачеха понимает, что начала не с того.

— Понимаешь, — доверительно шепчет она, — папа в последнее время совсем извелся. Расходов было много. Ты же знаешь, мы на пристройку копим. На тебя вон сколько денег уходит, а на льготы ты права не имеешь.

Опомнившись, Витя выкручивает рубашку, тонкий голосок чуть дрожит:

— Он мне ничего не говорил…

Мачеха с грохотом трет белье о доску, мыльные пузыри так и летят во все стороны. Увидев, что ее слова произвели впечатление на Витю, она выдерживает паузу, а потом начинает более решительно:

— Пойми, девочка, нам сейчас туго приходится. Раньше я больше шить успевала, а теперь Властик разве даст! Мы ведь и ванну хотели оборудовать, и стиральную машину купить, у меня бы тогда время выкроилось. Трудно нам, Витенька, каждый месяц за тебя такие деньги платить.

— Да я вам потом за все отплачу, мама, — с надеждой говорит Витя еле слышно, но мачеха только смеется в ответ:

— Отплатишь! О господи, да у тебя еще целых три года учебы впереди! А потом получишь свои гроши и хорошо, если сама себя прокормить сможешь.

— Я понимаю, но все-таки… — Витя никак не сообразит, к чему клонит мачеха.

— Я Лиде прямо говорила, что тебе сейчас не до училища, — откровенничает мачеха. — И папа так считает. Жила бы ты дома, и расходов было бы меньше.

— Почему вы мне раньше об этом не говорили? — упрекает ее вконец убитая Витя. — И папа… даже ни слова…

— Не будь дурочкой, — шипит мачеха и ожесточенно трет белье о доску. — Никогда он тебе не скажет, и ты ему не рассказывай, о чем мы тут с тобой толковали. Он ведь если и жалуется, то только мне. Боится, что будут говорить: это все мачеха виновата! Так вот, чтобы ты знала, — она разгибает затекшую спину, — он первый был против училища!

— Правда? — глотает слезы Витя.