Дом, забытый временем

– Для начала скажу, почему пришли мы. Наши комплексы привели нас сюда. Мы хотели доказать миру, что мы не те, за кого нас держат, доказать самим себе, что мы нечто большее. Но, несмотря на нашу браваду, мы простые люди, и в наших сердцах по-прежнему страх бездны, который мы якобы побороли. Одинокие, напуганные, отвергнутые... А разве женщина не вправе чувствовать то же, что и мужчина, то же разочарование, ту же потребность доказать что-то себе и другим? И разве не правильно, если она доказывает свою состоятельность тем единственным способом, который ей оставило современное общество? Особенно если учесть, что без этого не было бы ни космических перелетов, ни поставок сырья для домоседов Земли, которое затем превращается в механические новинки, разукрашенные вигвамы и четырехколесных золотых телят...

– Но они же шлюхи!– крикнул проповедник.

–Конечно, шлюхи... для тебя и остальных с Земли. А для нас они – женщины, единственные женщины, которые у нас есть. А если у тебя зуд осуждения, то осуждай проституцию корпораций, ибо они, и только они, ответственны за эффективность их продуктов, напрочь лишенных любви!

–Шлюхи...

Угрожающий ропот, витающий над толпой, стремительно перерастал в рев. Кросс почувствовал, как его увлекает водоворот происходящего, услышал свой голос, смешанный с ревом толпы. Увидел побледневшее лицо проповедника, спускающийся полицейский вертолет и потом испуганного человека на шатающейся кафедре, неуклюже ловящего веревочную лестницу. Когда вертолет начал набирать высоту, проповедник погрозил сверху кулаком толпе, которую сам же собрал, и крикнул:

– Армагеддон близится! Все вы, грешники, и воспеваемые вами шлюхи и их клиенты сгорите в его огне!

Есть вещи, которые вы знаете не понимая откуда. В тот момент, когда Вероника увидела Кросса, стоящего в шлюзе «Пандоры», она поняла: он – тот самый. Но это невозможно, твердила она себе. Абсолютно невозможно. Потом, уже в каюте, когда он упомянул а-приори, она вспомнила старого космонавта, однажды рассказывавшего, что в состоянии а-приори могут происходить самые невероятные вещи, а во время а-приори шторма – вообще все что угодно.

Она не до конца понимала, как это возможно. Сейчас, стоя в душе под туманной струей капелек, мягко бомбардирующих кожу, она решила, что будет действовать, исходя из предположения, что космонавт сказал правду и что невозможность станет не такой невозможной, если она в нее поверит. Она чувствовала вполне оправданным то, что делала, и то, что намеревалась сделать. В конце концов, даже монстр имеет право на отца, и в любом случае то, что должно было случиться, случилось несколько недель назад.

– Да?– сказала она, когда в дверь постучали.

– Ваш багаж, миледи.

Она выключила воду и завернулась в полотенце, заранее выбранное. Потом пересекла каюту и открыла дверь. Его глаза при виде ее слегка расширились, но худощавое лицо осталось бесстрастным.

– Занесите, пожалуйста,– попросила она.

Выполняя просьбу, он не мог не коснуться ее тела. Ее учили, что это должно ускорить сближение. Но только не в этот раз. Он поспешно ретировался, пряча глаза.

– Если вам понадобится что-то еще, я у себя в каюте,– сказал он на пороге.

В первый момент она растерялась. Потом внезапно вспомнила, что он простой пилот, и звездная леди, наверное, далеко за пределами его устремлений, поскольку совершенно не по карману. Она почувствовала, как ее уверенность тает.

– Подождите,– остановила она его.

–Да?

– Как долго... мы пробудем в а-приори?

– Чуть больше четырех часов по времени корабля.

– Скажите, а есть вероятность того, что мы угодим во временной шторм??

– Теоретически да. Но вам нечего бояться. В случае зарождения шторма диспетчеры нас предупредят.

– А вдруг что-то пойдет не так? Предположим, они не успеют предупредить, и мы попадем в шторм. Что тогда?

Он наконец поднял глаза и встретился с ней взглядом. Его лицо удивленно вытянулось.

– Вероятно, вы в курсе, миледи, что а-приори – это результат выделения чистого пространства и чистого времени из метафизической, или первичной реальности. После выделения чистое пространство поддается сжатию до такой степени, что парсек становится равен пятидесяти девяти километрам. В той же мере сжимается и чистое время. Но иногда возникает рассогласование, и тогда фазы а-прио- ри могут содержать больше времени, чем пространства. Если угодить в одну из таких фаз – иначе говоря, попасть в шторм,– теряется осознание текущей реальности и начинается повторное переживание субъективной реальности, а именно спорадическое проигрывание эпизодов личного прошлого. По сути, с нами может произойти лишь то, что уже когда-то происходило – с той лишь разницей, что мы будем повторно переживать не только эпизоды своего прошлого, но и прошлого друг друга. В чистом времени индивидуальность размыта.

– А наша реальность? Она может измениться?

Он кивнул.

– Да, вполне. Поскольку в отсутствие реального течения времени она будет во временном отношении к нашей вовлеченности в прошлое, это может втолкнуть ее в совсем непохожую временную плоскость.

Она опустила глаза.