Дом, забытый временем

Чтобы получилась Европа середины XXIII века, уберите юность в ямочках ланит, смех, целящий от кручины и стирающий морщины[10]. Уберите теплый свет солнца и ласковые дожди. Уберите пение птиц и цветы, что произрастают из земли, и уберите вино – мудреца и алхимика, что превращает разом в пыль золотую жизненный свинец[11]. Затем подкиньте в небо пылающий желудь и назовите его солнцем. Чтобы получилась Мильтония, рассейте по замороженной топи Уныния[12] пригоршню панельных домов и добавьте к ним два дома побольше: один – со шпилем, пронзающим хмурое небо ржавой иглой, а другой – с восставшими, подобно фаллосам, трубами, извергающими густой зловонный дым. Дом со шпилем – неопуританская церковь, а знание с трубами – фабрика, на которой производится омазон, единственное, что есть ценного на Мильтонии. Дабы получились Кальвинвилль, Браунсвилль, Хатчинсон- Корнере и Баньянтаун, проделайте вышеупомянутые действия ровно четыре раза. Далее разбросьте пять городов по широкому кругу, а в центре поместите космопорт Европа. Осталось разместить на карте еще три фигуры: башня, в которой круглые сутки лениво несет вахту гарнизон Космического флота Новой Земли; казармы, в которых отдыхает персонал, и топливная станция. Башню поместите на периметре космопорта, а рядом выройте две ямы: в первую опустите казармы, а во вторую – топливную станцию.

Стоя у окна башни, Кристофер Старк наблюдал, как тяжело тащится по колее снегоход. Перед снегоходом ехал небольшой транспорт, а в нем – вестник, которого оператор башни отправил в Мильтонию с новостями: прибыл корабль, на его борту – неопознанный мертвец. Мертвеца выловили в архипелаге Альфы Центавра, при нем была фотография Присциллы Петровой. На широком сиденье в снегоходе разместились мужчина и две женщины.

Дождавшись, пока небольшой конвой достигнет пункта назначения, Крис спустился по лестнице к шлюзам в основании башни. Проглотил кислородную таблетку и вышел на холодный разреженный воздух. Присциллу узнал сразу, даже закутанную в объемистую парку. К ней и обратился, как только снегоходу, попыхтев, остановился:

– Меня зовут Кристофер Старк,– сказал он, отдавая девушке снимок. – Человек, которого я нашел, видимо по всему, ваш дедушка.

Она взглянула на снимок глазами цвета зеленого золота, тогда как Крис жадно всматривался в ее профиль. Да, это была она – он знал это всем своим существом,– и его душа пела.

Наконец Присцилла спрятала снимок в карман и посмотрела на него сверху вниз:

– Пожалуйста, покажите тело.

Крис кивнул. Присцилла, а следом высокий мрачный мужчина – ее батюшка – и кряжистая женщина – ее матушка – спустились на землю и проследовали за Крисом в башню. Там поднялись на второй этаж, где на складе на импровизированной койке, завернутый в брезент лежал мертвец. Крис приоткрыл его лицо, и трое из семейства Петровых некоторое время смотрели на застывшие черты. Наконец Присцилла подняла взгляд на Криса:

– Не оставите нас ненадолго, мистер Старк?

Он стоял в тусклом свете угасающего дня и пытался закурить сигарету. В разреженной атмосфере ничего не получалось. Наконец Крис щелчком отправил сигарету в сторону заходящего солнца-желудя.

К нему подошла Присцилла.

– Это тело моего дедушки,– сказала она. – Отец моего отца. Отец матери умер, когда она была еще ребенком. – Помолчав, девушка нерешительно добавила: – Не хотите отправиться с нами, в наше скромное жилище и погостить, пока не закончится срок вашего пребывания здесь? Это наименьшее, что мы в силах предложить в благодарность за ваше доброе дело.

–Благодарю,– ответил Крис, едва скрывая восторг. Взглянув на горизонт у нее за спиной, он вздрогнул – там вспыхнули огни, над всей линией, насыщая небеса мертвенной бледностью.

Присцилла обернулась, пытаясь понять, что его встревожило.

– Не стоит пугаться,– сказала она, догадавшись. – Это восходит Юпитер.

По пути в Мильтонию, сидя в тележке рядом с телом мертвеца, Крис наблюдал за восходом планеты. Поначалу Юпитер напоминал чудовищную полосатую скалу, восстающую из окаменевшего моря. Затем на его боку появилось красное пятно, и сравнение умерло само собой: никакая это не скала, но жаждущий мести Полифем, во лбу которого горит единственный глаз. Метафора, однако, оказалась столь же натянутой, сколь и первое сравнение. Небеса словно разлетелись в клочья, открывая путь огромному и неспокойному гиганту, что не был ни луной, ни солнцем, ни планетой, но воплощением ада. Мало того, сама Европа, охваченная тусклым красным сиянием, словно обратилась долиною Смертной Тени.