Дом, забытый временем

Тягач медленно полз в тени, и сквозь тарахтение двигателя пробивались молитвы троих Петровых. Еще ни разу Кристофер Старк не видел Юпитер так близко, и его вера, унаследованная от родителей, состоящая из доброго слова, елок на Рождество, пасхальных корзинок, индеек, клюквенного соуса, процветания и милосердного и всепрощающего Бога, казалась ему в тот момент совсем неуместной. На Европе человеку требовался Бог суровый, способный забрать око за око, способный бороться и победить дьявола на его территории его же оружием. На Европе логично – и в равной степени неизбежно – было ждать появления именно такого Господа.

Поминки длились семь дней. На Европе день почти не отличался от ночи, но все же восемнадцать часов – сутки, за которые луна обращалась вокруг Юпитера,– делили на три равные части: утро, день и ночь. По утрам мать Присциллы бдела над покойником в пристроенном к дому холодном сарае; днем ее сменял муж, а ночью наступал черед Присциллы. Рядом с ней сидел Кристофер Старк.

Нетрадиционное получалось ухаживание, хотя нетрадиционное™ в нем было не больше, чем безнадежности. Кристофер Старк говорил, а Присцилла Петрова слушала. Он рассказывал ей о космосе, о звездах и рыбках, о дворце наслаждений, который однажды построит в собственном Шанду... правда, с местом еще не определился. Когда же эти темы не нашли отклика в сердце Присциллы, Крис заговорил о книге, которую однажды напишет. Когда и это не возымело эффекта, он сдался на волю обезумевшего тигра и поведал о женщинах, которых некогда знал, пополняя их скудные ряды за счет числа выдуманных. Открыто он не говорил, что все они готовы были ему отдаться, но делал на это прозрачнейший намек. Тогда Присцилла одарила его долгим и холодным взглядом, а тишина, последовавшая за этим, смущала даже больше, чем молчание девушки.

Наконец, отчаявшись, Крис открылся и прямо сказал то, что намеревался сказать. Это было в последнюю, седьмую ночь. Днем температура воздуха поднималась чуть выше точки замерзания, и в сарае стоял запах смерти.

– Я понимаю,– начал Крис,– что поминки священны, но и любовь тоже священна. А раз я завтра отбываю, то, думаю, вправе сказать: едва взглянув на вашу фотографию, я сразу же...

Присцилла поднялась на ноги:

– Желаете стакан воды?– спросила она. – Я принесу.

Не дожидаясь ответа, она покинула сарай.

Когда она вернулась и протянула Крису стакан, он постарался коснуться ее руки. Присцилла отшатнулась, точно от прокаженного. Тогда в порыве ярости Крис схватил ее за руки и притянул к себе. Стакан упал и разбился. Крис целовал ее локоны, выбившиеся из-под чепца, ее лоб, губы. Вонь разложения усилилась и висела в комнате зловредными испарениями.

Наконец он отпустил ее и отступил на шаг. Присцилла точно окаменела, лицо ее сделалось белым. От нее веяло холодом, зато в глазах зажглось крохотное золотое пламя. Крис даже слышал, как оно потрескивает.

– Простите,– сказал он, ошеломленный собственным поступком. – Мне очень жаль.

Не говоря ни слова, Присцилла отвернулась и опустилась на колени у грубо сработанного гроба. Склонив голову, она заговорила:

– Отче, всемогущий и карающий, взыщи, как сочтешь нужным, за отступничество, свершенное пред лицом Твоим сей ночью, но даруй нам назавтра милосердие Свое, дабы сей паломник Твой, что наконец вернулся в дом, узрел милостивое сияние Твоего солнца, прежде чем опустится в пучину ада. Даруй также ему силы, дабы выдержал он пребывание в чистилище и покинул его, возвысившись, придя к Твоим вратам сияющим. Аминь.

Кристофер Старк на цыпочках вышел из сарая.

Должно быть, молитвы Присциллы были услышаны: утро выдалось ярким и солнечным, насколько ярким и солнечным оно могло быть на Европе. Дабы на похороны могли явиться все жители поселения, работы на фабрике по производству омазона остановили – как и на далеких полях, где выращивали похожее на лишайник растение. Отсидев вместе с мильтонцами мрачную церемонию в церкви, Кристофер Старк вместе со остальными отправился на кладбище. Угрюмые лица взрослых и детей как нельзя лучше соответствовали траурным речам баньянескного пастора, но когда гроб наконец опустили в свежевырытую могилу, не было пролито ни слезинки. И в самом деле, когда все три члена семьи Петровых бросили в яму по пригоршне снега со льдом, Крису показалось, будто печаль их – и остальных мильтон- цев – вызвана вовсе не похоронами, а их окончанием.